Мой отец прислал мне статью из «Бендон геральд» после того, как они дома дали интервью этой газете. Там были приведены его слова: «Преступление заключается в том, что чье-то ложное обвинение может погубить блестящую карьеру». Когда я это прочла, я разрыдалась. Никогда раньше он не говорил мне, что он думает о моей работе.
Меня поддерживала необходимость все время отражать бешеные атаки. Если бы я оставалась в тишине и покое наедине с собой, я, вероятнее всего, не выдержала бы.
Как я и ожидала, мне позвонил директор программ с моей радиостанции.
– Прости, Сара, – сказал он. – Ты же знаешь, как мы тебя любим, но увязнуть во всем этом… Такой роскоши мы себе позволить не можем. Придется искать тебе замену.
– Я все понимаю, – холодно ответила я.
– Счастливо тебе, детка. Когда все кончится, позвони мне, посмотрим, что мы сможем сделать.
Никто из моих оставшихся пациентов не был таким резким, как Лунесс. Я постаралась с каждым докопаться до тех мыслей и чувств, которые вызвали в них выдвинутые против меня обвинения, но даже после того как эта тема была исчерпана, и мы перешли к обычным вопросам, между нами постоянно оставалось что-то, что мы старались не замечать.
Самую большую поддержку я смогла получить от Уильяма.
– Я знаю, что вы невиновны, а то, что вам приходится сейчас испытывать – просто позор, – заявил он очень эмоционально.
Меня так тронула его вера в меня, что я не выдержала и разрыдалась.
– Ну-ну, – сказал он, подавая мне бумажные платки и похлопывая по руке.
Мне было с ним так хорошо, что я даже пожаловалась ему на свою разбитую жизнь.
– Я не буду брать с вас деньги за этот сеанс, – сказала я перед тем, как он ушел.
– Но вы должны это сделать, – возразил он и вытащил свою чековую книжку. – Мне очень грустно, что вам приходится такое переживать, но в определенной степени это имеет положительное воздействие на меня.
– Каким образом?
– Потому что это убеждает меня, что никто не застрахован от несчастья, и моя жизнь – не самая плохая.
Я улыбнулась.
– Я рада, что мое несчастье принесло кому-то пользу.
48
Однажды утром Андербрук позвонил мне, когда не было еще восьми часов.
– У меня для вас новости. Мы нашли Кенди Арнхольт. Теперь она Кенди Лейнхерст. Замужем за бизнесменом из Пасадины.
– Вы с ней уже говорили?
– Да, и она не хочет иметь с этим ничего общего.
– Так что же вы ей сказали?
– Я ей сказал, что мы бы хотели встретиться и расспросить ее. Что, если она не уделит нам хотя бы час времени, мы вызовем ее повесткой в суд. Мы договорились встретиться днем в четверг.
– Отлично, Клиф! Может быть, это нам поможет.
– Не очень-то надейтесь на это. Это просто попытка наудачу.
Но я все-таки не могла сдержать возбуждения. Я почему-то была убеждена, что Кенди прольет свет на сложившуюся ситуацию.
Она жила в большом особняке в тюдоровском стиле в старой Пасадине. Дорожку к парадной двери окружали цветущие кусты белой азалии. Пока Андербрук звонил в дверь, меня просто распирало от любопытства.
Она была среднего роста, с роскошной фигурой и узкими изящными лодыжками. На ней был большой красный свитер с вырезом в виде буквы У, угольно-серые легинсы, плетеные сандалии; ногти были покрыты красным лаком. Голову ее обрамляли волнистые черные волосы, свободно падающие ей на плечи.
С очевидной прохладцей Кенди пожала нам руки и пригласила пройти в гостиную, где мы уселись на стулья, обитые тканью с цветочным орнаментом. Я внимательно смотрела на нее, воображая, какой красавицей она должна была быть в восемнадцать лет, и как непереносимо было расстаться с ней.
– Чем я могу быть вам полезна? – спросила она, холодно глядя на нас своими зелеными глазами.
Андербрук объяснил ей суть судебного процесса, упомянув, что Ник выдвинул против меня ложное обвинение, и спросил, не захочет ли она дать показания о некоторых особенностях его детства.
– Уверена, что он уже все рассказал вам о своем детстве, так что не понимаю, почему вы расспрашиваете меня.
– Но ваша версия может не совпадать с его рассказами. И если бы вы сейчас согласились ответить на несколько вопросов, то мы бы смогли понять, прольют ваши показания свет на сложившуюся ситуацию или нет.
Она подняла руку в протестующем жесте.
– Я не желаю иметь с этим ничего общего. У меня нет ни малейшего желания копаться в том самом прошлом, которое я так старалась забыть.
