гибель герцога де Ригаско и присутствующих здесь маркиза Альфорки, капитана Доблехо и сеньора Лиханы, а также семейства де Гуальдо и значительного числа добрых онсийцев и хитано, лишь чудом не приведя к разрушению обители Пречистой Девы Муэнской и истреблению монахинь и паломниц. Что вы можете сказать в свое оправдание?
– Ничего, – упало с каменных губ, – ведь я невиновен. Мои враги и враги Онсии мстят мне и после смерти.
– Найденные следы указывают на то, что гонца привезли со стороны Сургоса и бросили в холмах.
– Ложь. Гонец до Сургоса не доехал.
– Кто может подтвердить ваши слова?
– Те, кто был со мной в тот день и не видел никакого гонца.
– Назовите их.
– Это были солдаты. Я не помню имен и не знаю, где они сейчас.
– Орел Онсии забыл тех, с кем принял первый бой? – Маноло стоял рядом с Хайме, чуть задрав голову. Он ждал ответа, ответа не было.
– Отвечайте.
– На что?
– Вы не слышали вопроса?
– Нет.
Еще одна ложь или Хенилья видит лишь их с Диего?
– Вы забыли солдат, с которыми приняли первый бой? – повторил Хайме.
– Смерть стирает многое, святой отец…
– Я найду этих людей, а также того, кто видел упомянутые следы. Он еще жив.
– Этот человек либо мой враг, либо враг Онсии.
Кто-то тронул его за плечо, и Хайме с досадой обернулся. Лихана указал взглядом в сторону. Если статуя не слышит мертвых, отходить глупо, но в этом мире всегда есть место лжи. Лучше не рисковать.
– Вы что-то хотели? – Если мрамор не обладает кошачьим слухом, их не расслышать, пусть даже Гонсало врет.
– Дон Хайме, у вас нет времени искать свидетелей. Все решает эта ночь.
– Найти спустя семнадцать лет свидетелей непросто, но за год я их найду. Где семнадцать лет, там и восемнадцать.
– Обвинитель отвечает за свои слова, а судья должен решить дело в срок, иначе он будет наказан. Вы – судья. Мы, четверо, обвинители.
– Мы не в Миттельрайхе, – нашел в себе силу улыбнуться Хайме, уже зная, что услышит в ответ.
– Это закон Альконьи, – не принял шутки дон Луис, – мы поддержали обвинение Диего, вы призвали Хенилью на суд. До рассвета мы должны доказать свою правоту, иначе нас просто не станет. Что в этом случае ждет Диего и вас, не знаю, но к живым вам не вернуться. Разве что вы примете сторону победившего. Возможно, это вас спасет.
– Что ж, – наморщил лоб Хайме, – будем исходить из этого. У дона Гонсало был доверенный слуга и конюх. Он взялся поводить Пикаро, а потом пытался убить Диего. Вы случайно не знаете, как его звали?
– Хулио Перес, – шепнул подошедший Диего, – но это все, что я знаю. К несчастью, конюх ничего не скажет. Мигелито его убил у меня на глазах.
– Дон Луис, правильно ли я понял, что этой ночью я могу спрашивать мертвых?
– Если они принадлежат Альконье…
Первыми появились «белолобые» – то ли вышли из тростника, то ли отделились от окутавшей озеро дымки. Хмурый высокий человек в залитом кровью камзоле и паренек лет семнадцати с цветком шиповника на груди казались существами из плоти и крови и все же чем-то неуловимо отличались от обвинителей.
– Этот был у них главным. Я не смог его убить, – с сожалением проговорил тот, кого все называли Маноло. – А паренек – мой.
– Папистский идол! – прошипел старший, глядя на белого командора. – Отправляйся назад в преисподнюю!
– Зачем вы перешли реку? – Рядом с Хенильей Хайме выглядел как стилет рядом с мечом.
– По воле Господа и маршала смести с лица земли папистское гнездо, – не стал запираться хаммерианин. Он ненавидел тех, к кому пришел, но не желал молчать.
– Какое именно? – невозмутимо уточнил де Реваль. Воистину импарсиал допросит хоть покойника, хоть булыжник…
– Монастырь в старой Муэне, – бросил лоассец. Будь он поболе раза в два и мраморный, вышел бы истукан не хуже Хенильи.
– Что бы вы сделали с монахинями и паломницами, если б дошли?
– То же, что с проклятой ромульянкой…
– Со вдовствующей королевой Лоасса Анунциатой? – уточнил Хайме. – Или с ее дочерью?
