– Ради блага Онсии вы едва не впустили хаммериан в обитель Пречистой Девы Муэнской? – Лихана казался растерянным, но едва ли не сильнее всех был потрясен все еще не сгинувший «белолобый». Полковник воззрился на Хенилью как на самого Сатану. Он был прав.
– Дьявольщина, – пробормотал Альфорка, – вот ведь дьявольщина…
Доблехо молчал, сжав кулаки, Перес, опустив голову, стоял перед изувеченным Пикаро, дон Луис теребил бородку. Светила луна, и на озере лежала серебряная полоса, словно мост, по которому не пройти.
– Гонсало де Хенилья, – ровным голосом произнес де Реваль, – означает ли сказанное вами, что вы лгали, утверждая, что видите лишь меня и Диего де Гуальдо?
– Я не счел нужным видеть остальных, – громыхнула статуя, – они того не сто?ят.
– Тем не менее вы в присутствии свидетелей признали, что предъявленные вам обвинения справедливы.
– Нет, – отрезал Хенилья, – я счел возможным подтвердить то, что под пыткой выдал слуга, но не считаю сделанное преступлением, хотя в то время я и сожалел о гонце, а о лошади сожалею и теперь. Тем не менее это было необходимо. Жертвуя малым во имя великой цели, мы поступаем правильно и разумно.
– Так почему ты не сказал об этом королю, своим солдатам, монахиням, наконец?! – взорвался Альфорка, а Лихана грустно кивнул головой.
– Брат Хуан, – командор всем корпусом развернулся к Хайме, тяжело вздохнул, оседая, гравий, – я готов ответить на ваши вопросы. Я даже рад, что Святая Импарция будет знать все. Вы заслужили правду, ценой жизни скрывая то, что осчастливило бы врагов Онсии. Я поступил бы недостойно, не явившись на ваш вызов, и я прощаю вам некоторую горячность. Вы были одурманены, к тому же услышанное касалось вас лично.
– Да, – подтвердил де Реваль, – это касалось меня лично, но не вам говорить о прощении.
– Моя совесть чиста. – Два светлых луча полоснули по истоптанному берегу. Откуда в предателе этот свет? Этот свет и эта уверенность?! – Я жил во славу Господа и моего короля, слышите, вы? Ничтожества, призвавшие на помощь полудохлых ублюдочных божков! Как же я счастлив, что могу бросить вам в лицо правду…
– При жизни ты предпочитал ее скрывать. – Глаза статуи слепили, но коршуны могут смотреть на солнце, а на гербе де Гуальдо было и первое, и второе. – Ты боялся за свою славу, Хенилья. Ведь она была грязной и краденой, а тебе нужны были блистающие доспехи, титулы, земли, молодая жена…
– Дон Диего! – прикрикнул Хайме. – Замолчите. Дон Гонсало, почему вы пошли на преступление?
– Почему? – Мраморные губы медленно раздвинулись в улыбке, черные складки на лице стали жестче и безжалостней. Еще безжалостней. – Извольте, брат Хуан, я отвечу, хотя не сомневаюсь, что вы и сами догадались. Вы, в отличие от тех, кто рядом с вами, умны. Сейчас умны, но семнадцать лет назад вы подражали своему родичу и повторяли глупые шутки его офицеров. Как вы называли меня тогда?
– К чему это? – не понял Лихана, но командор говорил только с импарсиалом.
– Вы называли меня старым занудой, – проревел истукан в ночное небо, – вы не желали меня слушать! Ваши головы были заняты пирушками, охотой и женщинами, вы не видели, что на пороге война, и вы к ней не готовились! Нет, вы могли глупо и красиво сдохнуть, но не победить, а я знал, как надо! Я предупреждал, говорил, писал, бился головой об стену, а меня сплавили в захолустный гарнизон командором!
Еще бы, ведь последняя глупость в устах любого пустоголового гранда заслуживает внимания, а провинциал без протекции может лишь чушь молоть! Молодые недоумки злились, когда я делал из них солдат и заставлял служить, а не шляться по девкам. Я превратил гарнизон Сургоса в образцовый, но кто это заметил?! Никто… Король верил мирному договору, гранды валяли дурака, а армия погибала без единого выстрела. Я видел, что Онсия идет ко дну, я знал, как ее спасти, но не мог ничего!
Вы слышали, что говорили «белолобые»? Им была нужна война, и они ее получили, но по моим нотам! Да, я мог выбить эту мразь еще в горах, но что бы это дало? Героем опять стал бы гранд и родич короля в придачу. Конечно, ведь это он нашел врага и полез бы впереди всех со шпагой, а я опять был бы никем… Вьючным мулом!
Чтобы разбудить короля и Онсию, нужна была встряска. И такой встряской стал бы разгром монастыря, уничтожение налетчиков и бросок на Виорн. И что в сравнении с этим младший сын горного бирюка и толпа баб, которые не стоят доброго слова, что лишний раз доказала Мария! Эту цену было можно и нужно заплатить за величие Онсии, и я ее заплатил.
Кто же знал, что хитано найдут гонца раньше времени? Я как чуял, хотел избавиться от проклятого адуара, но наши дворяне не могут без хитанских шлюх и фламенко… Губернатор намекнул мне, что адуар под его защитой, и я это проглотил… Я сорок лет глотал поучения и оскорбления дураков и ничтожеств, меня соизволили услышать, только когда я швырнул к ногам короля ключи от Виорна. Мне дали армию, но посадили на шею напыщенного осла, который знал свою родословную от Газдрубала и ни дьявола не понимал в том, что ему поручено…
– И он весьма своевременно упал с лошади и разбился, – закончил за Хенилью импарсиал. – Это было большой удачей для Онсии. Еще одной большой удачей…
– К черту того, кто прикончил де Фару, – рванулся вперед Альфорка, – но мы… Мы не для того умирали, чтобы эта каналья взгромоздилась на белую лошадь.
– Как оказалось, именно для того, – поджал губы Себастьян, – и еще для того, чтобы уцелело тысячи полторы женщин.
– И возблагодарили за спасение Орла Онсии, – хохотнул Мануэль. – Стервятник ему больше подходит!
– Тем более что монастырь спас капитан Бертильо, поднявший гарнизон без приказа, – холодно уточнил Лихана. – Вы сделали то, в чем обвиняете других, Хенилья, – присвоили чужие заслуги.
– Молчать! – каменная туша подалась вперед.
Нет, Лихана не отступил, просто не всем дано в упор смотреть на солнце.
