Каждая из двухсот двадцати ступенек Ветровой башни была пыткой, но Эрнани взобрался. Конечно, он мог приказать привести Ринальди к нему, но младший из эпиархов Раканов не был уверен, что стражи его послушают. Скорее всего, побегут спрашивать совета у Эридани, а тот… Тот слишком анакс, он не разрешит свидания с осужденным наедине. Ушедшие, ну почему Ринальди упорствует в своей ненависти? Содеянного не исправишь, но раскаяние и прощение освещает дорогу уходящим во тьму.
Признавшемуся и покаявшемуся разрешают покончить с собой, но Ринальди не признается. Эрнани знал упорство брата и знал, что должен сделать. Булавка с ядом! Один укол, и Ринальди свободен от суда земного. Конечно, Эридани догадается, догадаются и другие, но родство по крови обязывает, и, в конце концов, он не анакс, а всего лишь младший сын, калека, какой с него спрос.
Стража у дверей если и удивилась приходу эпиарха, то виду не показала. Все стало понятно, когда высокий светловолосый стражник вместо того, чтобы потянуться за ключами, постучал в обитую медью дверь. Тюремщики были не только снаружи, но и внутри – угрюмый воин и монах-утешитель с приторным лицом.
– Мой эпиарх!..
Ринальди спал, повернувшись к двери спиной, а может, не спал, а делал вид.
– Да, я, – сказал Эрнани. – Оставьте нас!
– Это невозможно. При осужденном днем и ночью должны находиться не менее двух человек. Я могу отослать воина, но сам останусь.
– Я желаю говорить с братом наедине, и я буду говорить. Приказ анакса. Если желаешь, пошли к моему августейшему брату воина, я подожду.
Эрнани Ракан никогда не лгал, это было известно всем. Утешитель поклонился:
– Да будет так, как желает мой анакс. Мы покидаем вас.
– Ждите за дверью, – бросил Эрнани, – наш разговор вряд ли затянется.
Охрана не должна покидать башню – существует ничтожная вероятность, что обман разоблачат, прежде чем… Рука Эрнани непроизвольно дернулась к воротнику, украшенному усыпанной алыми ройями серебряной розой.
Тяжелая дверь захлопнулась. Братья остались одни. Ринальди уже не лежал, а сидел, придерживая рукой цепи.
– Ринальди… – пробормотал Эрнани.
– Рад тебя видеть. – Настороженный, выжидающий взгляд, раньше он смотрел иначе. – Что велел передать мой венценосный брат?
– Ничего. Я соврал, чтобы они ушли. Я должен был тебя видеть. – Эрнани проковылял к узнику и опустился рядом, задев холодное железо. – Какие тяжелые… Зачем?
– Видимо, так надо. – Ринальди улыбнулся одними губами. – Чем страшнее обвинение, тем толще цепи. Ничего, перед казнью наденут другие, полегче.
– Рино, – юноша замялся, но продолжил довольно твердым голосом: – Ты знаешь, я ведь калека… Я не хотел жить таким…
– Глупости. Жизнь прекрасна, даже если она невыносима! У тебя неприятности?
– У меня? Ринальди… Неужели ты не понимаешь, что тебя ждет?
– Меня ждут катакомбы, – ровным голосом сказал эпиарх, – тьма, холод, возможно, чудовища и наверняка смерть. Я все прекрасно понимаю, но это не повод для рыданий.
– Почему ты не признаешься, ну почему?!
– Проклятье, да потому что не трогал эту шлюху! Хорош бы я был, если б взял на себя ее шашни.
– Беатриса – не шлюха! Ее мучили, пытали…
– Ну так возрыдай на ее горести, а чего ты хочешь от меня?
– Рино, я понимаю. Ты… Ты сначала не хотел ничего дурного, просто зол на старика, что он тебя не взял. И ты терпеть не можешь, когда тебе перечат. Когда Беатриса тебе отказала, она… Она, наверное, сказала что-то ужасное, оскорбительное, и тебя понесло. Как с тем проповедником, помнишь, ты рассказывал?
– Помню, – взгляд узника стал холодным, – что было, то было. Но до жены Борраски я не дотрагивался.
– Но она беременна от тебя!
– Значит, это она дотрагивалась до меня, когда я был пьян. Мало ли женщин забирались ко мне в постель.
– Зачем ты лжешь? – выкрикнул Эрнани. – Я пришел помочь тебе, а ты…
– Мы знакомы семнадцатый год, Эрнани из рода Раканов. Если ты веришь в мою вину, нам говорить не о чем.
– Ринальди, а как мне не верить? Как?! Ни одно твое слово не подтвердилось, тебя обвинили не только Беатриса, но и ее слуги, твоя подруга, даже твоя кровь!
– Как не верить? Похоже, никак. Я не настолько добр, братец, чтобы ради твоего спокойствия признаться в подлости, которую не делал.
– Ради моего спокойствия?! – подался назад Эрнани. – Спокойствия?!
– Разумеется, ты бы с чистой совестью проводил меня в пещеры, ибо это справедливо, а потом принялся меня оплакивать, ибо я твой брат. Разве не так?
