черный купол, хотя на небе не было ни единой тучи. Ждал, когда на рассвете взошло четыре окровавленных солнца, из-за которых взметнулись гигантские светящиеся мечи и столкнулись, породив пятое светило – черное, окруженное алой короной. Это длилось не дольше мгновения, солнце стало обычным солнцем, кони припали к ледяной воде, скалы перестали плакать, и только небо осталось алым, но это была просто заря. День обещал быть ветреным, но пока было до чрезвычайности тихо.
Художник, движимый каким-то странным чувством, сначала пошел, а потом побежал к водопаду и замер над стремительной водой, превращенной безумным восходом в кровь. Диамни вглядывался в красно-черные глубины, пытаясь унять стук сердца. Любопытно, он уже сошел с ума или только сходит? В беснующейся воде мелькнуло и пропало что-то темное. Разумеется, ему показалось, но мастер Коро вновь сорвался с места. Теперь он мчался к подножию водопада, на ходу сбрасывая куртку. Думать было некогда, и Диамни прыгнул, ледяная вода обожгла его, но какое это имеет значение! Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой, ведь прошло три дня, целых три дня…
Тело Ринальди было неподвижным и тяжелым. Мертв или без сознания? Как бы то ни было, они оба исполнили свое обещание – один вернулся, другой дождался. Диамни вытащил свою добычу на берег и с удивлением уставился на меч, который сжимал эпиарх. Меч Раканов! Откуда? Мастер Коро попробовал разжать пальцы Рино, но это оказалось безнадежным занятием. Ладно, с мечом разберемся позже.
Художник наскоро осмотрел друга и немного успокоился. Он подоспел вовремя – Ринальди не успел захлебнуться, похоже, бедняга стукнулся головой за несколько секунд до того, как Диамни его подхватил. Абвении милосердны – кости целы, а синяки и стремительно набухающая шишка на лбу – ерунда. Чуть ниже, и удар пришелся бы в висок, но судьба, кажется, сама устала от своих подлостей. Только бы Ринальди не простыл. Вода ледяная, и никому не известно, сколько ему пришлось плыть.
Художник опрометью бросился за плащами и вином. Когда он вернулся, Ринальди сидел на траве, безумными глазами глядя на лежащий перед ним меч.
– Рино! – Диамни не сразу сообразил, как назвал эпиарха. Похоже, Ринальди Ракан и впрямь стал ему братом.
– Вот ведь… – пробормотал эпиарх. – Дождался…
– Я обещал! Выпей и ложись… Постой, я постелю плащ!
– Погоди… У меня что-то с головой… Холодно… Что случилось?
– Водопад с тобой случился. Пей, кому говорят!
– Сколько времени?
– Утро. Часов восемь. – Диамни поднес к посиневшим губам эпиарха флягу. – Ты болтался по пещерам трое суток. С лишком.
– Ну, извини. Так получилось…
– Главное, ты выбрался. А теперь ложись и попробуй уснуть, до вечера уйма времени.
– Не буду я спать, – сверкнул глазами Ринальди. – Откуда этот меч?
– Это ты у меня спрашиваешь? Когда я тебя вытащил, меч был у тебя в руках. Надо было видеть, как ты в него вцепился. Не представляю, как ты вообще умудрился с ним выплыть.
– И я не представляю. И еще меньше представляю, где я его взял. – Эпиарх потянулся к рукояти и скривился от боли. – Диамни, мне надоело изображать из себя древнего героя и совершать подвиги в чем мать родила. Твой лагерь далеко? – Не очень.
– Тогда пошли. – Ринальди, не дожидаясь помощи, попробовал подняться на ноги. Как ни странно, ему это удалось.
– Пошли, – покорно согласился Диамни, поняв, что его новообретенного братца не переспорить. – Ты упрям, как осел мастера Сольеги.
– Осел?! – Ринальди, закусив губу, извернулся и обозрел чудовищные кровоподтеки. – Клевета. Я – вылитый леопард.
– Не только, – безжалостно припечатал художник, – судя по тому, что у тебя на лбу, ты еще и единорог, но прежде всего – осел… Осторожней!
В ответ Ринальди лишь глазами сверкнул. Его спасение отнюдь не было чудом – этот человек не понимал, что значит сдаться, потому и выжил там, где это почиталось невозможным.
Они добрели до лагеря, хотя Диамни видел, чего стоит упрямцу каждый шаг.
– Где ты был все это время? – поинтересовался художник.
– Не знаю. – В кошачьих глазах эпиарха промелькнула странная растерянность. – Понимаешь, Диамни, я помню наш разговор у входа. Помню, как шел, как сдуру свернул на лестницу – она так заманчиво шла вверх. Там и вправду был выход… Кошки раздери моего предка с его замками! – Ринальди сжал кулаки и сморщился от боли. – Если что-то и нужно уничтожить, так эти Капканы!
– Выпей. И я выпью. – Вообще-то Диамни не слишком одобрял вино, но мастер Сольега сказал бы, что сейчас просто необходимо выпить. – И забудь!
– Я и так забыл почти все, – Ринальди быстро глотнул из фляги, – но их помню. Там с потолка сочится вода, и в ней что-то такое вроде мела… И эти фигуры у решетки. Сверху – белая корка, а внутри, – Ринальди залпом допил, что осталось, – внутри – они! Я не знаю, что они сделали и сколько жили, но лучше двадцать раз заживо сгореть, чем такое… Я швырнул лучину и побежал. Потом появился свет, сумерки какие-то. Я пошел светящимся коридором и нарвался на фрески. Жаль, ты их не видел.
– Фрески? И что на них было?
– Женщина. Одна и та же, повторенная тысячи раз. Казалось, она идет со мной рядом. Мне не объяснить, но это чудо!
– Ты отыскал женщину даже в лабиринте, – покачал головой художник.
– Нет, потерял. У нее были синие глаза, Диамни. Синие глаза и черные волосы, и ей было больно жить.
