улыбкой. – Клаус, я так понимаю, бакраны обязаны своим именем горе, но живут отчего-то совсем в другом месте. С чего бы это?
– А с того, монсеньор, – откликнулся Клаус, – что, осмелюсь доложить, бакраны раньше и впрямь жили у самой Бакры. Там и охота лучше, и места поприветней. Их оттудова бириссцы вышибли.
– Видите, юноша, – наставительно сказал герцог, – сколь мы невежественны. История – вещь удивительно поучительная. Ваши милые бириссцы, которых мы, согласно вашим сведениям, лишили родины, в свое время вышибли с родимых пепелищ неведомых нам бакранов и, возможно, не только их.
– В точку смотрите, монсеньор, – влез таможенник, – акромя бакранов в тех краях еще яги жили, только их совсем не осталось. Они уйти не захотели, потому как горам молились. Бакраны – те в бога-козла верят, дескать, рано или поздно земля расступится, выйдет из нее огненный козел и всех бакрановых врагов потопчет, а бириссцев, жабу их соловей, – первыми. Тем и живут. А яги свои каменюки защищали, вот и дозащищались… Гора осталась, а их и след простыл.
– А что ты еще про бакранов этих знаешь? Ты бывал у них?
– Как не бывать, они недаром козлу молятся, козы у них лучше не придумаешь – и молочные, и шерстяные, и верховые. Нам в горах без одежки из козьей шерсти вовсе худо было бы, вот мы к ним и ездим, меняемся, они и рады. Бедно живут, ой, бедно. Бириссцы-то, жабу их соловей, загнали бакранов на Пыльную гору и заказали им спускаться. Иначе, говорят, всех порешим. Вот они и сидят в горах…
– Ты по-ихнему говоришь?
– Ну, – пожал плечами таможенник, – столковаться могу. Сколько мы берем, сколько даем… Старейшина ихний по-нашему здорово разумеет. Если не помер в зиму, вестимо. Толковый он, понимает, в чем ему польза.
– А зовут его как?
– Бакна его кличут, только уж, простите, монсеньор, не знаю, имя это или, может, звание какое.
– Что ж, мы это выясним, Клаус, долго еще?
– Да, почитай, приехали. Лучше б нам помолчать теперь.
Не прошло и получаса, как Клаус свернул направо. Дорога пошла под уклон, раздалось журчание воды, впереди замаячила черная мохнатая стена, закрывающая звезды. Еще немного, и адуан остановил лошадь и еле слышно свистнул. Лово бесшумно ринулся вперед и исчез. Люди и лошади напряженно вслушивались в пахнущую горечью тьму. Время остановилось, небо и то прекратило свое вращение.
Слабый ветерок дул в лицо, донося легкий запах дыма, кругом было тихо и спокойно, но сердце Дика колотилось, словно перед поединком. Где они? Что горит? Что задумал Рокэ? Что теперь будет? Сона беспокойно переступила с ноги на ногу, и юноша нервно сжал уздечку, но кэналлийская кобылка в отличие от Баловника знала, когда и где можно дурить.
Внизу раздалось какое-то пыхтенье, и Дик не сразу сообразил, что вернулся Лово и вместе с ним Жан. Ворон спрыгнул с коня, подавая пример остальным.
– Юноша, – герцог говорил очень тихо, почти шептал, – ваше дело – лошади. Оставайтесь с Ариамом и Фарабундо и не вздумайте соваться вперед. Если утром не поймете, что к чему, я объясню. Приглядите за Моро, он тоже непонятливый.
Рокэ скользнул в заросли и исчез, исчезли все. Остались лишь ночь, неизвестность и позвякивающие удилами лошади. Военные лошади, знающие, когда надо молчать. Кто-то, то ли Ариам, то ли Фарабундо, попытался потрепать Моро за гриву, тот выгнул шею колесом и прыгнул в сторону наглеца, пытаясь достать того ногой.
– У, какой, – с восхищением прошептал адуан, – прям, как хозяин.
Дик хотел ответить – не успел. Душная тишина взорвалась треском, дующий в лицо слабый ветерок услужливо принес кислую пороховую гарь и крики. Моро дернулся, забыв о том, что привязан, рванул назад, фыркнул и принялся рыть землю. Это оказалось заразным, стоящие смирно кони занервничали, натягивая привязи. Таможенники бросились к ним, а Дик попробовал успокоить Моро, но тот окрысился и попытался повернуться к юноше задом. Ричард успел узнать, что сие означает, и торопливо отошел. Моро обернулся – в темном глазу отразилась голубоватая предутренняя звезда – и захрапел, по своему обыкновению роя землю.
– А монсеньор совсем съехал, – посетовал вернувшийся варастиец, – а ну как шальная пуля, и что? Что мы без него?
– Развылся, – огрызнулся другой, – ты не собака, Ворон – не покойник. Ничего с ним не станется, заговоренный он, за ним сам Леворукий приглядывает, не иначе. И вообще помолчал бы, слушать мешаешь.
– А чего слушать, – огрызнулся первый, – тихо все. Или мы их, или они нас.
– Ой, сейчас как вдарю! «Они нас»?! Думай, что говоришь, чучело.
Чучело обиделось и замолкло, стало тихо, затем тенькнула, просыпаясь, какая-то пичуга. Ночь кончалась, непроглядная тьма стала синей и прозрачной. Заросли впереди по-прежнему казались черными, но сзади, на краю степи, стремительно набухала оранжевая полоса, предвещая восход. Сона вздохнула и положила голову Ричарду на плечо, это было приятно, но ужасно тяжело.
О том, что творится за высоким, пахнущим чем-то пряным кустарником, оставалось лишь гадать. Моро сосредоточенно ковырял копытами жесткую, сухую землю. Дик попробовал похлопать жеребца по шее и едва увернулся от удара. Вороной дернулся в сторону кустов, явно собираясь задать кому-то жару.
– Эй, – раздалось из чащи, – вы тут?
– Тут, – откликнулся то ли Ариам, то ли Фарабундо, – чего орешь-то?
– А того ору, что господин маршал требуют коня и оруженосца.
– Побили этих, что ли?
– А то! Взяли, прости Создатель, тепленькими, словно с бабы.
