можем говорить только о медведе.
– Слишком дурные времена, – пробормотал Эйвон.
– Будем надеяться, худшее уже случилось пять лет тому назад. Мы поторопились и не рассчитали.
– Десять лет назад мы тоже поторопились и не рассчитали. – Ларак безнадежно махнул рукой.
– И поэтому торопиться мы больше не будем, – почти выкрикнул кансилльер, – мы будем ждать год, два, десять, но мы дождемся своего часа! Мы поступали глупо, нападая. Теперь пусть играет Дорак, рано или поздно он зарвется и совершит ошибку. Но, Дикон, мы этого тебе не говорили, а ты не слышал.
Мне пора, друзья мои, и последний кубок я хочу поднять за всех Людей Чести, за Талигойю и за ее истинного короля. – Кансилльер тяжело поднялся, и Эйвон и Дикон последовали его примеру. – Над Олларией, нет, над Кабитэлой еще взовьется знамя Раканов. Ночь, какой бы длинной она ни была, кончится. За победу, мои эры! За победу!
– Так и будет, – прошептал Дикон. В этот миг он не сомневался, что они победят, ведь правда на их стороне!
1
Старуха под окном продавала лимоны. Визгливый голос вызывал у Робера Эпинэ маркиза Эр-При[19] настойчивое желание то ли придушить старую ведьму, то ли купить у нее всю корзину – авось заткнется. К несчастью, талигойский аристократ был беднее орущей торговки. Кров и пищу беглецу давал Его Святейшество, но с наличностью было вовсе худо. Робер в который раз с ненавистью оглядел голые, неровные стены, кровать с линялым пологом, рассохшийся стол. Говорят, лучше быть живым и бедным, чем мертвым и богатым, и все равно, разве это жизнь?!
Эпинэ тошнило от Агариса и эсператистского гостеприимства, но в Талиге он был вне закона. Ему еще повезло – братья и отец мертвы, дед уцелел, лишь разыграв старческое безумие, владения Эпинэ переданы в управление дальнему родичу. Альбин – полное ничтожество, а его жена заживо заест кого угодно. Амалия – урожденная Колиньяр, потому-то Эпинэ и досталось Альбину. Бедная матушка вынуждена сидеть с этой тлей за одним столом и слушать его нытье и поучения корчащей из себя хозяйку Амалии. Колиньяры своего не упустят… Проклятые «навозники»![20]
Дверь, гаденько скрипнув, распахнулась. Еще бы, прислужники в приюте Эсперадора не утруждали себя стуком. Принесли ужин, вернее то, что здесь так называлось. Заканчивался очередной из шестнадцати нестрогих постов, и повар кормил постояльцев вареными овощами и пресными лепешками. Рыбы, и той не было. Робер с отвращением взглянул на поднос, есть он хотел и еще как, но это?! Хотя куда денешься – все, что можно продать, он давно продал, а гоганы[21] в долг изгнаннику не дают и правильно делают – Оллары сидят крепко, а родственничек удавится, но ничего не пришлет.
Конечно, можно наступить на гордость и податься в наемники или посвататься к богатой горожанке, но тогда роду Эпинэ конец! Наследники Великих Домов[22] женятся лишь на ровне. Он не Рамиро-предатель, чтоб плевать на тысячелетние законы только потому, что его воротит от сваренных на воде овощей. Ограбить кого, что ли? А что, это мысль! Дождаться ночи, надеть маску, остановить какого-нибудь горожанина потолще и потребовать кошелек.
Робер Эпинэ усмехнулся, представляя себя в роли ночного грабителя, и с видом мученика принялся за трапезу, оказавшуюся еще более мерзкой, чем он ожидал. Баба за окном продолжала выхвалять свою кислятину, и в довершение всего в комнату залетела здоровенная муха и с траурным гудением принялась нарезать круги над самой головой. Богоугодная пища не привлекала даже ее.
Будущий герцог дожевал морковину и оттолкнул миску – лучше честный голод, чем такая еда. Будь он и впрямь лошадиной породы, он бы с наслаждением хрумкал кочерыжками, но последний из братьев Эпинэ, хоть его и прозвали Иноходцем, предпочитал мясо. Хороший кусок мяса со специями и пару бутылок кэналлийского… Пусть Алва были, есть и будут мерзавцами, но вино в их владениях делают отменное. Лучшие виноградники Золотых и Багряных земель и лучшие полководцы, побери их Зеленоглазый! Если б не Ворон, братья и отец были бы живы, а в Олларии, то есть в Кабитэле, сидел не ничтожный Фердинанд, а Альдо Ракан.
Неужели Альдо, как и его отец, дед, прадед, умрет в Агарисе?! Парень рожден королем, а не приживальщиком. То, что его родители воспринимали как данность, для него – пытка. И вообще, сколько можно тухнуть в святом болоте?! Штанцлер пишет, что нужно ждать. Они ждут, но от такой жизни впору рехнуться или запить. Лучше, конечно, запить, но на вино нет денег, даже на самое паршивое.
Вновь открылась дверь, прислужник, поджав губы, гордо унес расковырянные овощи. Тля бледная, ни в жизни ничего не понимает, ни в еде, а туда же! Судит с высоты своего благочестия. Да с такой рожей не захочешь – будешь праведником! И еще эта торговка…
Иноходец Эпинэ вскочил с колченогого стула и, фальшиво насвистывая фривольную песенку о черных кудряшках некой красотки, встал у окна, стараясь не глядеть в сторону лимонницы. Скорей бы протрубили Вечер[23], иначе он за себя не ручается!
– Робер, я и не надеялся, что ты дома!
Иноходец оглянулся – Альдо Ракан стоял в дверном проеме и улыбался. Рожденный в изгнании принц был моложе Робера на пять лет, но дружбе между ними это не мешало.
– Где же мне еще быть?! – возмутился Эпинэ. – Денег ни суана!
– Ты ужинал?
– Святоши полагают, что да, – в голосе Иноходца звучала неподдельная горечь, – но я с ними не согласен.
В серо-голубых глазах Альдо мелькнула смешинка.
– Прав ты, а не они. Нам пора поужинать, и мы, побери меня Четверо, сделаем это! У меня есть деньги, Робер.
– И много?
