каждой минутой беспокоилась все сильнее. Каким бы разгильдяем ни вырос внук, не явиться на затеянный им самим прием он не мог.
Чтобы отогнать гадкие мысли, принцесса уставилась на галдящих над поросячьими костями бездельников. Над столом витал нестройный гул, сквозь который прорывались знакомые до боли слова. Сорок с лишним лет назад она сидела за этим же столом рядом с красивым Анэсти и с ужасом слушала гостей, проедавших ее диадему. С тех пор Люди Чести, к которым успели прибавиться приближенные Алисы Дриксенской и участники двух восстаний, не стали ни менее прожорливыми, ни более приятными.
В тот уже далекий день рождения Матильда сказалась больной, оставила мужа и его приятелей оплакивать величие Талигойи, закрылась в своей комнате и первый раз в жизни напилась до положения риз. Грехопадение прошло незамеченным, так как благородный супруг и не вздумал проведать внезапно захворавшую жену. Вот когда заболевал сам Анэсти, вокруг устраивались пляски с бубнами. Упаси Леворукий хоть на минуту забыть о муках, которые претерпевал страдалец, и заговорить о ребенке или о том, что опять кончаются деньги. В ответ раздавался горчайший вздох и слова о том, что скоро он освободит свою супругу навсегда…
Освобождение затянулось на тридцать пять лет, Талигойю освобождают без малого четыреста. Впрочем, сегодня Матильда была благодарна радетелям за отечество – они ее разозлили, а злость отогнала наползающий страх и мысли о том, что Эрнани и Ида сначала тоже лишь опаздывали к обеду. Вдовствующая принцесса запретила себе думать об Альдо и постаралась сосредоточиться на застольной болтовне.
– Двадцатилетняя война выиггана случайно. Таланты Алонсо Алвы пгеувеличены, если бы не…
– Великолепный поросенок!..
– Что вы, вот в прежние времена… дневник моего прапрадеда… он был…
– …выпотрошен и начинен яблоками…
– Это был заговог, в нем пгинимали участие…
– …кардамон и мускатный орех…
– …и так старые законы и старые порядки…
– …пгивели к падению великой Талигойи…
– Наш долг и наша святая обязанность освободить…
– …это восхитительное блюдо…
– И тогда ггаф Каглион бгосил в лицо своему палачу…
– Любезный, поднесите мне вот того гуся…
– Люди Чести никогда не будут…
– …отдавать долги…
– Это кэналлийское неплохо, но тем не менее…
– Я очень уважаю господина Штанцлера. Однако его происхождение, мягко говоря, сомнительно…
– Дриксенского гуся не узнать невозможно, какая бы ни была приправа…
– Стагейшее двогянство Талигойи всегда готово…
– …незамедлительно выпить за грядущую победу над…
– …любезным отечеством…
– Граф, я вас уважаю… Вы не представляете, как я вас уважаю, потому что вы…
– …мегзавец, мегзавец и еще газ мегзавец…
– Кэналлийцы всегда были негодяями и пгедателями, для них нет ничего святого, кгоме…
– Отечества…
– Какая чудовищная подлость!
– У Людей Чести одна дорога в…
– тайный орден, чья цель – уничтожить великую державу… Рука ордена чувствуется во всем и…
– мы собрались здесь не просто так, но…
– отведать эту замечательную курицу по-гогански…
– Барон, как я счастлив вас…
– …вымочить в уксусе…
– Эта стгана…
– …несколько жестковата, но под хорошее вино…
– Мы с вами, дорогой граф, разумеется, понимаем, что…
– …язык лучше всего натирать шафраном…
– О да, но это могут прочувствовать только истинные талигойцы…
«Истинные талигойцы»… Сколько раз эта фраза доводила принцессу сначала до слез, потом до винной бутылки, а однажды Матильда Ракан схватилась за кнут… Истинный талигоец Дилан Рише позорно бежал с располосованной щекой, а Эрнани удерживал рассвирепевшую мать за руки и смеялся, он все время смеялся…
