бурых разводов, по размерам и форме похожих на первые, но более ярких. Через несколько шагов все повторилось. Пятна располагались каким-то им одним ведомым образом, раз за разом повторяя друг друга. Больше всего это походило на пегую лошадь, которую малевал пьяный художник, вместо красок державший плесень.
Эпинэ закрыл глаза и прибавил шагу. Талигойцу безумно хотелось повернуть назад, но он шел довольно долго, и выход или, наоборот, тупик наверняка были уже близко. Глупо метаться туда-сюда из-за какой-то грязи. Прошагав некоторое время вслепую, Робер решил оглядеться. Вокруг по-прежнему вздымались унылые стены, на которых какой-то мерзавец изобразил пегую кобылу, причем со всеми подробностями. Это была уже не семейка гнилостных пятен, а самая настоящая живопись, причем великолепная. Можно было сосчитать каждую волосинку в гриве или хвосте; при этом неведомый мазила не озаботился нарисовать под ногами проклятущей скотины хотя бы травку – толстая пегая лошадь деловито шагала прямо по грязной, облупившейся стене. Робер сжал зубы и пошел дальше, стараясь не глядеть по сторонам, но изображение словно бы шагало рядом, возникая то справа, то слева.
Если бы кто-то когда-то сказал Иноходцу Эпинэ, что его испугает кобыла, тем более нарисованная, он бы расхохотался, но теперь талигойцу было не до смеха. Робер старался не смотреть и все равно видел проклятую фреску, а коридор становился все у?же. Еще немного, и придется коснуться сырых стен, на которых перебирала ногами пегая тварь. Почему говорят, что несчастье приносят вороные жеребцы? Черномазый демон Рокэ Алвы казался куда приятнее. Стены подступили еще ближе, и Робер остановился. Пусть это трусость и глупость, но он возвращается.
Талигоец прошел с полсотни шагов, когда понял, что пегая кобыла тоже повернулась. Это было невозможно, но это было. Нарисованная лошадь шла с ним. Эпинэ бросился назад – ничего не изменилось: лобастая башка с длинной светлой челкой снова смотрела в ту же сторону, что и его собственная. Куда бы он ни шел, стены будут сужаться, а намалеванная тварь будет брести рядом, да если бы брести, это было бы не так страшно. Когда Робер стоял, он прекрасно видел, что рядом с ним фреска, размером с настоящее животное. Стоило сделать шаг, как изображение перемещалось, и уловить это мгновение Эпинэ не мог.
Лошадь не пыталась сойти со стены, на первый взгляд в ней не было ничего страшного – упитанная, даже слишком крестьянская скотинка, дворянин на такую и не взглянет! Эпинэ пробормотал молитву, потом выругался. Не помогло ни первое, ни второе. Стены были высокими и гладкими, в них не было ни единой щелки, это даже не кладка, это цельный… камень? Иноходец предпочел бы умереть, но не дотрагиваться до грязноватой плиты, а вот стены были не прочь дотронуться до него. Робер чувствовал, что они сближаются. Медленно, по волоску, но сближаются. Эпинэ схватился за ножны – они оказались пустыми. Он не сможет умереть от чистой стали, его сплющат каменные ладони.
Теперь талигоец бежал, бежал, стараясь не думать о пегой кобыле, которая по-прежнему находилась сбоку. Он бежал и стоял на месте, а может, это стены бежали вместе с ними, не забывая сближаться. Когда Робер в первый раз невольно коснулся чего-то холодного и шершавого, он заорал, заорал изо всех сил, как кричат в застенках, а потом его руку сжала чья-то рука, горячая и сильная.
– Не самое приятное место для прогулок, маркиз, я едва вас отыскал.
– Рокэ!
– Воистину. Вот уж не думал, что вы заберетесь так далеко.
– Где мы?
– Здесь, – сощурил глаза Ворон. – Вы здесь и вы есть. Запомните это, Повелитель Молний! ВЫ есть, а ЕЕ – нет!
2
От Олларии до Надора, не особенно торопясь, можно добраться за двенадцать дней, но три дня ушло на праздники. Сопровождавший Дика кавалерийский сержант хотел встретить Новый год «по-людски», и Ричард с радостью оттянул возвращение. Начинать год со ссоры было дурной приметой, особенно если это последний год Круга, а доберись они до Надора вовремя, без стычки не обошлось бы.
От Наля и кансилльера Ричард знал – матушка, узнав, что он стал оруженосцем Рокэ Алвы, назвала сына предателем. Эр Август взял ответственность на себя, за что Дик был ему искренне благодарен, но герцогиня осталась при своем мнении. Рокэ Алву она ненавидела даже больше, чем Олларов.
Ричард придержал Сону, собираясь с мыслями. Он был рад увидеть матушку, сестер, Эйвона, слуг и одновременно побаивался встречи. Правду сказать, Дик предпочел бы отправиться вместе с Вороном в Кэналлоа и Торку, но его мнение никого не волновало. Рокэ прочитал письма из Надора, пожал плечами и выписал оруженосцу подорожную. Ричард даже не успел переговорить с эром о покушении и Дораке – нагрянули Манрики, и Рокэ вместе с ними ускакал встречать бакрийское посольство, напоследок не терпящим возражения голосом сообщив, что герцога Окделла будут сопровождать сержант и два десятка солдат. Юноша пробовал объяснить, что матушке это не понравится, но эр посоветовал почаще вспоминать, что Повелитель Скал – он и никто другой и приказывать ему может лишь король и его эр.
Совет был хорош, но Дик с трудом представлял, как он заявляет подобное матушке или Эйвону. Это Ворон может сказать что угодно и кому угодно, может швыряться золотом и смеяться в лицо врагам, ну а родных у него попросту нет.
– Сержант Гокс!
– Сударь!
– Эта дорога ведет к Надорскому замку. Дальше я поеду один.
– Как вам будет угодно, – воин подкрутил усы, он делал это по сорок раз на дню, впрочем, усы того стоили, – нам велено проводить вас до Надора и обратно.
– Вы уже проводили, – заверил Дик. Он не мог заявиться домой с солдатами в черно-белых мундирах.
– Как скажете, – сержант Гокс исполнял приказ, до всяческих тонкостей ему дела не было, – но назад велено быть к началу лета.
– Ехать нам двенадцать дней… Я жду вас в тринадцатый день Весенних Молний в… – в Надоре они не должны появляться ни в коем случае. – Тут неподалеку постоялый двор есть. «Веселый крестьянин». Там на вывеске человек верхом на корове, а рядом бежит теленок.
– Разыщем, – кивнул сержант, – мы сейчас в Торку. Письмишко передать не желаете?
Какой он болван! Знал ведь, что Гокс едет к фок Варзову, надо было купить братцам Катершванцам
