Убедившись в том, что двуногий остается на месте, пес бросился назад, но на этот раз не кружил вокруг, а встал напротив Романа и несколько раз громко пролаял, отступил два шага и вновь подал голос. Роман начал понимать, в чем дело, когда овчарка вновь прыгнула вперед и, вцепившись зубами в край плаща Романа, пятясь, потащила его за собой.
– Так ты меня куда-то зовешь? – осведомился бард. – Там твой хозяин? Ему нужна помощь? Ну, пошли…
Как только эльф сделал первый шаг, пес опрометью помчался назад, затем остановился, коротко взлаял, словно бы умоляя поспешить, и вновь кинулся вверх по склону. Дорога была нетрудной, и Роман вскочил в седло – кто знает, вдруг тут и впрямь промедление смерти подобно. Если же там окажутся враги, то четыре ноги лучше двух. Но никаких врагов не обнаружилось.
Не прошло и полуоры, как собака привела всадника к обрыву и, жалобно скуля, застыла на краю. Спрыгнув на землю и зацепив поводья коней за кстати подвернувшийся еловый выворотень[46], Роман заглянул вниз. Дно пропасти терялось в тумане, снизу отчетливо доносился грохот потока, но на глубине в три или четыре человеческих роста виднелся небольшой выступ, на котором он заметил мертвую косулю, в горле которой торчала черная стрела. Но главным было не это – на туше зверя неподвижно лежала человеческая фигура.
– Так вот в чем дело, – обратился Роман к собаке, так как больше обратиться было не к кому. – Вы охотились, подбили серну. Та свалилась вниз, твой хозяин полез за добычей и тоже упал. Ты думаешь, он жив?
Волкодав в ответ что-то проскулил, с нетерпением наблюдая за манипуляциями Романа, ковырявшегося в седельных сумках в поисках длинной и крепкой веревки, которая, разумеется, оказалась на самом дне. Видимо, собака прекрасно понимала смысл происходящего, так как больше не пыталась привлечь к себе внимание. Роман осмотрел края пропасти, прикидывая, где бы закрепить веревку. В одном месте он обнаружил след от недавно выпавшего камня. Видимо, именно здесь злосчастный охотник пытался спуститься или неудачно привязал ремень. Так и не найдя подходящей глыбы, Роман решил довериться сообразительности Топаза, не раз выручавшего хозяина в его многочисленных похождениях. Приведя жеребца к обрыву и велев не сходить с места, эльф закрепил конец веревки в кольце, прикрепленном к седлу в расчете на подобную неожиданность, сбросил плащ и верхнюю меховую куртку и остался в походной одежде из замши.
Спуск с помощью веревки для столь опытного разведчика был делом совершенно заурядным, и вскоре бард стоял на небольшой каменной площадке рядом с распростертым телом. Первым делом он ощупал затылок упавшего и обнаружил, что шею тот, по крайней мере, не сломал. Тело было гибким и теплым, что обнадеживало.
Прикинув, как это сделать половчее, эльф рывком перевернул пострадавшего на спину и чуть не вскрикнул от инстинктивного отвращения – перед ним лежал гоблин. Не так давно Роман на месте бы прикончил мерзкую тварь или, из уважения к собаке, оставил бы валяться и умирать самостоятельно, ибо каждому эльфу известно, что гоблины есть Зло в его чистейшем проявлении и самое их дыхание оскверняет светлый мир Творца. Но после столкновения с Всадниками, разговоров с Рене о встреченных тем эльфах, пошедших по темному пути, и, самое главное, после мимолетного знакомства с Урриком Рамиэрль стал смотреть на Детей Тьмы более благожелательно. Конечно, их грубая звероподобная внешность не могла не отталкивать, но они были такими же разумными существами, как и любая другая раса Арции. Среди них, безусловно, были и жестокие, неумолимые убийцы, про которых со смаком повествовалось в старинных эльфийских хрониках, но и создания, способные любить и обладающие мужеством и своим кодексом чести, тоже случались. В этом Роман убедился на личном опыте.
Эльф встал на колени и принялся осторожно исследовать тело пострадавшего. Тот, судя по всему, был совсем еще мальчиком. Его лицо еще не украшали обязательные для каждого гоблина длинные висячие усы, да и фигура отличалась юношеской хрупкостью. Закончив осмотр, Роман пришел к выводу, что бедняга здорово ударился головой, хоть ему повезло и тушка косули смягчила удар. Зато нога была явно сломана. Впрочем, и тут могло быть гораздо хуже – суставы были целы, да и перелом был закрытым. Решив, что сначала надо вытащить раненого из пропасти, а потом уже приводить его в чувство, объясняться с ним и думать, что делать дальше, Роман принялся за дело. Соорудив из конца веревки петлю, бард подхватил ею раненого под мышки, проверил, хорошо ли держится, а затем внимательно оглядел скалу.
Роману доводилось только с помощью двух кинжалов подниматься по сложенным из гладко отесанных камней стенам. Раздираемая же корнями растений, обдуваемая горными ветрами скала изобиловала трещинами, и подняться по ней не составляло никакого труда. Вскоре Роман уже был наверху. Пес было встрепенулся, но, увидев, что Роман один, вновь улегся ждать. Понимал, негодник, что его друга в беде не оставят, а мешать сейчас ни в коем случае нельзя.
Роман еще раз глянул вниз – вроде никаких выступов и нависших камней. Можно поднимать. Топаз, повинуясь голосу хозяина, начал медленно пятиться, веревка натянулась, и неподвижное тело поплыло вверх. Роман лежал на краю пропасти. Свесившись чуть ли не до пояса, готовый каждый миг перехватить веревку или приказать Топазу остановиться, но все сошло благополучно. Подхватив раненого, эльф бережно положил его на загодя расстеленный плащ, куда немедленно перебрался и пес, принявшийся «умывать» бесчувственного хозяина. Эльф немного подумал и спустился вниз еще раз – за косулей. Не пропадать же добру!
Когда он кончил возиться с тушей, спасенный уже пришел в себя и, опираясь на собаку, даже умудрился сесть, хоть лицо его и морщилось от боли.
– Ты говоришь по-арцийски? – Роман старался произносить слова как можно четче и медленнее, но с таким же успехом он мог бы трещать, как сорока. Юный гоблин явно не знал ни одного из известных Роману языков и наречий Арции.
Высокий, закутанный в белый плащ мужчина в сопровождении двух свирепого вида боевых псов и небольшой охотничьей собаки уверенно шел по лесу. Если бы кто-то, обладающий разумом, проследил взглядом за ночным путником, он бы отметил, что ни он, ни его псы не отбрасывают тени, однако во всем остальном выглядят как существа из плоти и крови. Летом в эту пору уже вовсю светило солнце, а остатки ночной мглы воровато заползали в лесные овраги, но в месяц Звездного Вихря эта ора еще принадлежала ночи. Впрочем, луна светила ярко, снег рассеивал ее бледный свет, и было достаточно светло, чтобы находить дорогу.
Ночной охотник двигался очень тихо, не скрипел под его сапогами снег, не шуршали раздвигаемые ветви, но подобраться незаметно к намеченной цели ему все же не удалось. Навстречу бежавшим впереди собакам вышла огромная рысь и встала, нехорошо оскалив клыки. Псы замерли, готовясь к бою, однако хозяин придержал их. Видимо, он решил начать дело с разговора. Воткнув в землю белый посох, увенчанный вырезанной из кости головой оленя с мерцающими в лунном свете опаловыми глазами, Охотник негромко, но властно позвал:
– Герика Годойя! Тебе пора возвращаться!
