Шантэри ответил, слуги подали горячее вино со специями и подбросили в камин поленьев.
– В Урготе очень мягкая зима, – Дежу изящно отпил из высокого бокала, – и ранняя весна. В день рождения ее высочества в окрестных холмах цветут анемоны.
– У женщин, рожденных весной, особое очарование, – сладким тоном произнес Луиджи, пять минут назад несший по кочкам непрекращающийся дождь и урготов, умудрившихся построить столицу в столь мокром месте.
– О да. Ее высочество у нас так и зовут – принцесса Весна и Урготская Фиалка.
Если Юлию и называли Весной, то Марсель этого не слышал. И на фиалку румяная, кругломорденькая пышка не походила, скорее на пиончик. Марсель отхлебнул вина. Жаль, здесь нет Дерра-Пьяве, он бы наверняка что-нибудь добавил. Коротышка не был ни дураком, ни невежей, но любил таковым казаться.
– А как называют принцессу Елену? – поддержал светскую беседу далекий от двора Фомы Луиджи.
Секретарь задумался, разрываясь между нежеланием хвалить соперницу патронессы и лояльностью правящему дому. Последнее взяло вверх.
– Принцессу Елену называют Ласточкой. Ее высочество родилась на борту королевской галеры «Белая Ласточка».
– Красивое имя, – Марсель понимал, что после ухода ургота дядюшка его придушит, но удержаться не смог, – а то один наш друг назвал свой корабль «Бравым ызаргом».
– Остается надеяться, – Луиджи, неслыханное дело, улыбнулся, – что на корабле Дерра-Пьяве не родится ни одна принцесса.
Марсель едва не захлебнулся, хотя принцессы, достойные имени ызарга, отнюдь не были редкостью. Те же дочки Хайнриха…
– Веселитесь? – Алва стоял в дверях. – Ургот может гордиться мастером Лаимом. Инструмент превосходный.
– Ее высочество желает знать: согласитесь ли вы спеть для нее и ее подруг?
– В Кэналлоа говорят: хорошая гитара не может не петь.
– В таком случае поспешу во дворец, – барон поставил бокал на розовый столик и неторопливо поднялся.
– Не смею вас задерживать. – Шантэри тоже встал. – Позвольте вас проводить.
И правильно, пусть провожает, на то он и посол. Жаль, не до дворца. Марсель не имел ничего ни против Дежу, ни против дядюшки, но при них приходилось выбирать слова, чего виконт терпеть не мог. Особенно вечером и под вино.
– Вы и впрямь будете играть? – удивился Луиджи Джильди.
– А почему бы и нет? – Алва лениво подошел к окну, приподнял портьеру и приник к черно-синему стеклу, по которому барабанил ставший привычным дождь. Герцог стоял и смотрел в осень, а огонь свечей играл сапфирами кинжала. Марсель вспомнил шрамы на спине маршала и поежился. Когда-то Рокэ повернулся спиной не к тому, к кому нужно. К кому?
– Уехал, – сообщил Алва, опуская золотистый атлас. – Так вы говорили…
– Нет, это вы говорили, – улыбнулся вернувшийся дядюшка, – о гитаре. Насколько мне известно, в Кэналлоа новую гитару угощают старым вином.
– Угощают, – подтвердил Ворон, трогая черное дерево. – Мастер Лаим меня и впрямь удивил, я подобного не ожидал.
– Желаю хорошего вечера, – церемонно произнес Джильди, – но мне пора, путь до порта не близкий.
– Оставайтесь, – улыбнулся кэналлиец, – льет как из ведра, но зачем вода, если есть вино?
– Хорошо, – не стал спорить фельпец. Марсель поставил бы Марианну против пропавшей Зои, что Луиджи заговорил об уходе исключительно из вежливости.
– Вот и правильно, – Алва пристроил инструмент на коленях, лак сверкнул темным весенним льдом. Герцог провел пальцами по струнам и вновь улыбнулся. – Эта ночь, моя эрэа, ваша и только ваша. Герард, вина всем и себе!
– Монсеньор!
– Наливайте бокал и идите сюда. Господа, здоровье рэя Герарда Кальперадо!
– Нет, – мальчишка совсем раскраснелся, – монсеньор, я не могу… Я должен доказать… заслужить…
– Какая пошлость, – Рокэ залпом осушил бокал. – Герард, запомни и передай детям. Ничего, никогда и никому не доказывай.
– Но… Я не любил отца. – Какой славный мальчик и какой правдивый! – Он… жил, как свинья, но, монсеньор, я не хочу, чтобы подумали, что я стыжусь своей семьи.
– А ты ее стыдишься? – в синих глазах было нечто похожее на любопытство.
– Нет!
– Так в чем же дело? Ты знаешь, кто ты такой, а остальное – неважно. Прав ты, и только ты, какое тебе дело до других? Ну а если кто-то раздражает, его всегда можно отправить к Леворукому.
– Рокэ, – простонал шокированный дядюшка, – чему вы учите молодых людей?!
– Пить, – пожал плечами Алва, – и еще жить. И избавляться от того, что мешает. К слову сказать, это
