– Прошу считать эти куплеты моим тостом. Луиджи, наполни бокалы, им время звенеть.
Наполнить бокалы он может. Он и выпить может, и он выпьет. Эти женщины ничем не хуже других, а идти все равно некуда. Разве что на «Акулу», но там только часовые, и они наверняка тоже пьют. Моряк, который сегодня не пьет, оскорбляет победу и погибших. Моряк, который сегодня не выпьет, утонет, это знают все.
Бокалы соприкоснулись, в воздухе повис тоненький звон, Клелия выхлебала все, остальные сделали по глотку, София потянулась за фруктами, то ли Латона обняла то ли Ариадну, но ее глаза обшаривали талигойского герцога. Валме взял несколько аккордов, сфальшивил, засмеялся, начал сначала. На этот раз пошло гладко.
пел талигоец, хотя лето было на излете. —
Девицы загалдели, каждая чувствовала себя прекрасной дамой, и каждая была не прочь спуститься из башни. Какое там «не прочь», они только и думали, как побыстрей оттуда выскочить и повиснуть на шее кавалеров.
– Я поднимаю бокал за весну, – провозгласил Валме, – и я не нарушаю ваш приказ, маршал, ведь весна тоже дама. Весна – сестра цветов, а кто наши дамы, если не цветы?
– Я н-н-не цветок, – запротестовала Клелия, – я…
– Ты – ягодка, – нежно шепнула София, – красная, круглая ягодка…
– А ты… – начала толстушка, – т-ты…
Брюнетка шлепнула не желающую быть ни цветком, ни ягодкой Клелию веером, рыженькая гаденько хихикнула, Клелия дернулась, громко помянула Разрубленного Змея и закатных тварей и потребовала вина. Марсель был занят лютней, и бокал наполнил Луиджи, хотя делать это и не следовало.
– Не стоит больше пить, сударыня.
Зачем он это сказал? Ему все равно, а этой дуре уже море по колено.
– А я хочу, – заявила дура, – я всегда делаю что хочу. И буду делать! А ты, – девица вперила взгляд в сидящего напротив Алву, – ты такой же, как и я… Я чувствую…
– Клелия, – пропела София, – вряд ли наш гость сочтет твои слова комплиментом, хотя он и впрямь делает то, что хочет.
– Скорее я не делаю того, чего не хочу, – герцог приподнял бокал. – Первый тост, сударыни.
– И чего же вы не хотите? – Латона пригубила бокал.
– К нашему великому сожалению, герцог не хочет петь, – вздохнула рыжая.
– Тогда снова спою я.
Песенка, которую завел Валме, была стара как мир, и ее знали все. Луиджи тоже. Он и сам не раз и не два пел о том, что не хочет жить, потому что его отвергли. Почему он раньше не замечал, как глупы въевшиеся в уши песни?
–
–
– Не люблю – согласился Ворон, – да и умирать меня не тянет.
– А я думала, Первый маршал Талига не боится смерти, – хихикнула рыжая.
– Ариадна! – прикрикнула брюнетка, методом исключения ставшая Латоной.
– Рррокэ Алллва ничего ннне боится, – завопила Клелия.
– Боюсь, – лениво возразил герцог, – но не смерти. Смерть та же женщина, ее нельзя бояться, но ее можно не хотеть…
– Маршал, – Латона поправила ленту в кудрях Ариадны, – а каких женщин вы хотите?
– Проще сказать, каких не хочу, – маршал поднял бокал. – Про одну вы только что слышали. Умирать мне никогда не захочется.
– А кто еще вам не нравится? – потупилась Латона.
– Птице-рыбо-девы, – сообщил Ворон.
– Герцог, неужели у бедняжек нет ни малейшей надежды? – протянула София.
– Ни малейшей, – отрезал Валме, – я свидетель!
– Разрубленный З-з-змей! – Клелия вскочила, снова опрокинув бокал, вино пролилось на платье, но толстушка была слишком пьяна, чтоб это заметить. – Разрубленный Змей!.. Тебе ни с кем не бббудет так хорошо, кккак со мной! – девица покачнулась. – Ни сссс кем и никогда…
– За такие слова, милая, придется ответить, – улыбнулся Алва, – причем немедленно.
– Нни сссс кем! – Клелия икнула и, глупо моргая, уставилась на Ворона.
– Уймись! – Ариадна ухватила толстушку за рукав, та вырвалась, свалив блюдо с фруктами, и вцепилась
