– Луиджи… Я боюсь…
Герцог Алва все знает о куртизанках и ничего о любви, да и откуда ему знать, что полуголая девочка на лошади ничем не похожа на спящих в доме похотливых дур.
– Монсеньор, я… Мы спешим, я вам все объясню. Завтра… Обязательно.
– Меня не волнуют ваши чувства, – хмыкнул талигоец, – но вы никуда не уедете, пока я вас не отпущу.
И он действительно не отпустит. Потому что пьян. Одних касера валит с ног, другие хватаются за ножи, а Рокэ Алва стал упрям, как сотня бергеров. Глупо, но ничего не поделаешь…
Луиджи обернулся к Поликсене.
– Я скоро вернусь, не бойся.
Оленьи глаза наполнились слезами, она не хотела, чтоб он уходил, но Луиджи осторожно разогнул холодные пальчики и спрыгнул на землю.
– Ну, где ваше вино?
– В доме, – откликнулся Рокэ Алва, – идите в дом.
– Хорошо, – Луиджи оглянулся на Поликсену и едва не упал. Девушка исчезла. Вместо нее кривила губы щербатая девчонка лет семи с жутким творожистым лицом. Изменилась и лошадь. Место белого скакуна заняла толстая пегая кобыла, из тех, на которых трактирщики возят винные бочонки.
– Создатель…
– Оставьте Создателя в покое, – Алва выпустил из рук уздечку, и пегая кляча медленно, словно засыпая на ходу, побрела среди отцветающих роз. Девчонка с хихиканьем развернулась и устроилась в седле задом наперед. В лунном свете глаза маленькой дряни светились, как гнилушки на болоте.
– Ты обещал вернуться, – провизжала чудовищная наездница. Кобыла медленно взмахнула хвостом, и жуткая пара исчезла среди олеандров.
– Никогда не бегите за женщиной, – Алва взял стоящего столбом Луиджи за локоть, – особенно ночью и сломя голову.
Глава 10
Оллария. Фельп
Любоваться на утренний туалет Катарины Ариго, а тем более помогать ей, было еще тем удовольствием. Катарина поднималась рано, но покидала спальню чуть ли не в полдень. Королева Талига не может просто встать и одеться, ей мало даже камеристки, подавать ее величеству рубашки и чулки могут только придворные дамы. Луиза не сомневалась, что Катарина, будь ее воля, выставила б из своих апартаментов чужих женщин, но воли-то у нее как раз и не было, вот и приходилось выбирать между женским доверием и мужским.
Хочешь обманывать мужчин – оставайся красивой и юной, а матери троих детей это непросто. Дураки со шпагами верят, что Катарина Ариго выше всего земного и не живет, а томится в золоченой клетке. Как же, как же… Томящиеся в клетке не лежат с пропитанным морисскими маслами полотном на лице, не глотают очищающие желудок соли, не растираются пчелиным молочком. Катарина следила за собой, как дорогая куртизанка. То, что королева при этом закатывает глазки и пищит, как сиротка, еще могло обмануть Селину, но не Луизу. Вдова капитана Лаик честно выслушивала охи-вздохи, подавала ленточки и булавки и представляла, как на носу или посреди декольте ее величества вскакивает прыщ. Увы, кожа у змеюки была отменной, Луизе хотелось думать, что исключительно из-за притираний.
– Милая Луиза, – протянула Катарина, втирая в лунки ногтей персиковое масло, – после завтрака мы едем в Старый парк. Вы нас сопровождаете.
Мы в восторге, мы счастливы, нет слов описать нашу радость от созерцания цветочков и ягодок в присутствии Катарины Ариго. Луиза сделала реверанс.
– Счастлива служить вашему величеству.
– Мы хотим видеть Айрис Окделл и маленькую Селину.
– Они в приемной. Ждут выхода вашего величества.
Королева нежно улыбнулась, грациозно встала и замерла, подняв руки, позволяя камеристке подвязать пышные рукава.
– Герцогиня, – Урсула Колиньяр выползла вперед и осклабилась.
Луиза поставила бы особняк Алвы против конюшни в Кошоне, что старая ведьма королеву ненавидит не меньше, чем она сама. Любопытно, за что.
– Да, ваше величество.
– Какая сегодня погода?
А как насчет в окно посмотреть? Хотя о чем говорить с Колиньярихой, кроме погоды? Разве что о лимонах, причем недозрелых.
– День обещает быть теплым и ясным.
– Ночью был сильный ветер, – влезла Ангелика Придд, – очень сильный.
Каким местом думали родители, называя дочь Ангеликой, хотя, с другой стороны, имени Лахудрия еще не придумали. А жаль. Впрочем, для урожденной графини Гогенлоэ-цур-Адлерберг внешность не главное, главное – добродетель. Тьфу!
– Я видела, как качались фонари, – пролепетала Катари, вспомнив о том, что у нее трясучка, – мне так тревожно…