Зимний излом. Том 1. Из глубин

– А во дворах?

– Первые дворы заперты, внутренние стены там не хуже наружных, со вторыми хуже, непроходные отгородили переносными заборами, в проходных оставлены караулы, но, боюсь, этого недостаточно.

Боится он, а кто не боится?!

– Я забыл спросить, кто послал за помощью?

– Граф Рокслей. Увидел, что площадь переполнена, а люди продолжают подходить.

– Хорошо, – вот уж глупое словцо, но иногда без него не обойтись. – Наше дело – отправить народ по домам. Как я понимаю, очистить подходы мы сейчас не можем?

– Не можем, – тихо сказал Пуэн, он был явно благодарен за это «мы».

– Закатные твари, – вдруг пробормотал цивильник, – они все еще хотят подарков!

Да уж! Одни стреляют с крыш, другие бегут за подачками, и этих других в десятки раз больше. Только, проглотив подарок, они при первой возможности вцепятся в швырнувшую его руку. Любовь винными фонтанами не купишь, а уважение тем более.

– Провал нужно огородить, даже не провал, а подземную дыру.

– Огородишь ее, – махнул рукой Пуэн, – как же. Сквозь землю смотреть еще не научились.

– Канал засыпан по приказу Карла Третьего, – вспомнил Робер, – значит, об этом должны быть записи. Пошлите кого-нибудь в архив. Заодно пусть притащат сюда землемера, а пока огородим на глазок.

Перекрывшие Мясную улицу южане раздались, пропуская всадника на караковом мерине. Мерина Робер узнал сразу же. Его звали Мэтр Жанно, и ездил на нем сержант Дювье. Новости от Никола, наконец-то!

– Монсеньор, – правый глаз сержанта был синим и заплывшим, – улицы перекрыты, люди идут по домам. Генерал Карваль объезжает караулы. Герцог Придд отбыл к Галерным воротам.

– Хорошо. Сколько с вами людей и что у вас с лицом?

– Две роты. А с мордой – камень бросили... Ничего, заживет.

– Не сомневаюсь. – Робер развязал было кошелек, собираясь достать золотой, но передумал и бросил его Дювье целиком. – Сам выпей и товарищей угости. Хорошо, что хорошо кончается.

– Спасибо, Монсеньор, – лицо южанина было серьезным. – И то сказать, чудом обошлось, но разозлились на нас... Страсть.

А когда из Доры попрут счастливцы с подарочками, разозлятся еще больше, но лучше остаться без узелка с леденцами, чем сдохнуть в какой-нибудь яме.

– Пуэн, – распорядился Иноходец, – оставайтесь здесь. Площадь очистить, людей у вас теперь хватит. Присматривайте за дырой и ждите землемеров. Тех, кого вытащат, переписать. Списки пришлите мне к Комендантским воротам, а если уеду – домой.

2

Высокий длинноносый горожанин больше не хрипел и не задыхался. И не дышал. Зажатый со всех сторон труп медленно колыхался вместе с живыми. Ставшее после смерти надменным сине-багровое лицо висело перед самыми глазами Дика, и юноша зажмурился. Это он еще мог сделать, но только это.

Сзади шумело, орало, выло, ругалось, сзади была хоть какая-то жизнь. Там, где стоял Ричард, не было ничего, кроме судорожных хрипов и торопливого женского бормотанья. Дик не раз пробовал повернуться, но разве может повернуться вмурованный в стену камень?

– Убейте меня! – вырвавшийся из тупого рокота крик был чудовищным, люди так не кричат. – Убейте! Ну, убейте!.. Что вам, жалко? Жалко, да?! Выходцы, вот вы кто... Выходцы зеленые!.. Вы все зеленые!!! Смотрите... У него нос зеленый и крошится... Вы только гляньте, зеленый и крошится, кро... ха-ха-ха...

Вопли переросли в хохот, хохот – в какой-то шакалий вой, а кладка под ногами стала мягкой. Это не камни, это просто не могут быть камни. Камни – верные, надежные, уставшие, а тут – грязь. Злая, зловонная жижа, из которой рождаются оборотни. Старая Анна умерла. Ее больше нет, а раньше она рассказывала про рожденных топями гадин. Они совсем как люди, но изо рта у них пахнет болотом, и одна нога остается ослиной. Твари из зеленого болота, из Ренквахи... Они всегда ненавидели Окделлов, как трясина ненавидит скалы. Сначала она затянула отца, теперь и его...

– Мама! – детский крик резанул по ушам, и Дик торопливо распахнул глаза. – Мамочка... Что с тобой? Мамочка!

– Померла твоя мамка, – рявкнул в ответ грубый голос, – сдохла! И все мы сдохнем из-за этих таРаканов!

– Это они! – не поймешь, мужчина визжит или женщина. – Они!.. Они всех изведут!

– Именно, – заорал грубый, – мы перемрем, а в наших домах прихвостни тараканьи зажируют!

– Ты лжешь, – выдохнул Дик, но его не услышали. Или не поняли. Орали сзади, а вокруг колеблющиеся лица были смутными, зелеными и сонными. Только толстый мужчина в шляпе с пером медленно поднял налитые кровью глаза, словно хотел ответить, но вместо этого его стошнило. Он не мог опустить головы, его рвало прямо в затылок усатой старухи, и толстяк водил головой, пытаясь утереться о ее чепец. Сумасшедший сзади все еще хохотал, а перед глазами, которые страшно было закрыть, качался, качался, качался длинноносый мертвец.

3

– Эй, вы, – дюжий капрал-южанин изо всех сил барабанил в окованную железом дверцу, – открывайте! Уснули вы там, что ли? Или сдохли?!

Дора до ответа не снизошла. Светило солнце, в небе кружили голуби, безмятежно серебрился иней, но из-за испятнанных временем стен доносился странный, тревожный гул.

– Эй, – орал капрал, – это свои! Отворяйте, ..., так вас...! Точно, перепились!

– Подвинься. – Никола Карваль оттеснил служаку и саданул в калитку сапогом. Военный комендант был