– И тем не менее, – не мог уняться обвинитель, – герцог Алва мог вмешаться раньше и предотвратить гибель тысяч горожан.
– Не мне, укрывшемуся от мира в стенах ордена Милосердия, говорить о делах военных, – вздохнул монах, – но были в городе воины, когда нас гнали. Были и сильные мира сего, но никто не сподобился остановить возмущенных. Почему вы сетуете, что Рокэ Алва ждал с утра и до вечера, но не вините тех, кто, презрев долг свой, затворился в казармах? Должен ли я, смиренный служитель Создателя, напомнить Вьсокому Суду, чья рука на освященной братьями нашими земле Нохи покарала виновных в недеянии?
2
Эр Август ошибся, выжил не Виктор, а Пьетро. Выжил и рассказал то, что не могло быть правдой, но было. Если только кардинал не вынудил монаха солгать. Левий не Оноре, он на это способен, а Пьетро – трус! Во время Октавианской ночи он трясся, как заяц…
– Благочестивый Пьетро, Высокий Суд принимает твои слова и не требует присяги от того, кто уже вручил себя Создателю. Можешь покинуть кафедру.
Белокурый монашек опустил голову и побрел к своему кардиналу. Судебные приставы согласно ударили жезлами, Кортней медленно перевернул часы, отмеряя положенные по закону минуты:
– Есть ли в этом зале еще желающий выйти и сказать?
Куда ж еще! Сьентифик и Пьетро и так разнесли половину обвинений. Святой Алан, теперь вина братьев Ариго доказана, и эта тень падет на Ка-тари…
Зал молчал, только Фанч-Джаррик рылся в бумажной куче. Сейчас песок вытечет, на кафедру поднимется Фердинанд Оллар и его спросят про Катари. То, что королева доверила лишь самым близким, станет достоянием всех, и еще неизвестно, что скажет Алва.
– Время истекло, – сообщил судебный пристав, – все сказанное сказано.
– Высокий Суд выслушал всех свидетелей, – объявил гуэций, – однако вскрывшиеся обстоятельства требуют повторного допроса Фердинанда Оллара. Пусть он поднимется на кафедру.
Бывший король затравленно оглянулся и поплелся к кафедре. Он и раньше был отвратителен, а сегодня и вовсе казался полуразложившейся тушей.
– Фердинанд Оллар, – на лице Кортнея читалось вполне понятное отвращение, – вы уже принесли присягу.
– Да, господин гуэций. – Фердинанд уставился вниз, то ли на носки сапог, то ли на собственное, обтянутое бархатом брюхо.
– Вы слышали, что сказали Горацио Капотта и брат Пьетро?
– Да, – выдохнул бывший король, – да, господин гуэций.
– Их показания расходятся с теми, что дали вы. Вы солгали?
– Нет, господин гуэций… Клянусь… Я сказал, как было… Граф Штанцлер подтвердит мои слова… Я сказал правду, я принес присягу…
– Остается предположить, что Квентин Дорак лгал или же совместно с подсудимым вынашивал умыслы, которыми и поделился. Случившееся с преосвященным Оноре было совпадением, сыгравшим на руку заговорщикам, чем они не преминули воспользоваться. Вы с этим согласны?
– Да… – затряс щеками Оллар. – Да, господин гуэций…
– Постарайтесь вспомнить, – подался вперед Фанч-Джаррик, – не говорил ли при вас Квентин Дорак или подсудимый, как они воспользовались сложившимися обстоятельствами? Вероятно, это было после взятия под стражу братьев Ариго. Напрягите вашу память, это очень важно.
– Да, господин гуэций. – Теперь Фердинанд напоминал рыбу. Большую бледную донную рыбу, вытащенную из-под коряги на берег и судорожно раскрывающую круглый, мягкий рот.
– Вы вспомнили? – Переминающееся с ноги на ногу ничтожество было отвратительно не только Дику, но и Кортнею. – Вы намерены говорить?
– Да, господин гуэций, – закивал Фердинанд, – вспомнил… Я все вспомнил. Это было после Тайного Совета… Я не верил, что граф Ариго… Что Человек Чести мог написать такое письмо… Я сказал это Сильвестру, то есть Квентину Дораку, а Квентин Дорак сказал, что… Что это очень хорошо, что братья Ариго виноваты. Теперь не надо подбрасывать им улики, все получилось само собой… И еще он сказал, что никто из Людей Чести не доживет до зимы и в Талиге больше не будет сторонников Раканов… Это он так сказал.
– Присутствовал ли при этом герцог Алва? – Фанч-Джаррик в упор смотрел на бывшего короля. – Да или нет?
Фердинанд прикрыл глаза, шевеля губами, а потом резко кивнул.
– Да, – почти выкрикнул он. – Рокэ Алва стоял у яшмовой вазы и все слышал.
– Он что-нибудь говорил?
– Он сказал… Прошу прощения у Высокого Суда… Он сказал, что падаль следовало вывезти раньше, но лучше поздно, чем очень поздно.
– Что ответил Дорак?
– Квентин Дорак сказал, что у него были связаны руки.
– Кем именно?
– Кансилльером графом Августом Штанцлером и… И моей супругой Катариной, урожденной Ариго.
– Что ответил Алва?
– Герцог Алва… Герцог Алва сказал, что одна веревка порвалась сама, а вторую следует разрезать. И
