Серпьент уселся в кресло, закинул ногу за ногу и назидательно произнес:
– Учись, пока я жив. Вернее, пока ты жив, потому что все проходяще, а крапива вечна. Вы с Эгоном и Клотильдой Люсьену Крэсси наврали. Он, бедняга, ничего не знает, а еще собрался за дело Тагэре сражаться. Эта штука как-то со всем связана. Так что открывай!
– Почему? – Шарло с удивлением посмотрел на своего приятеля.
– Ну и тупой же ты, проешь тебя гусеница! Ты Тагэре?
– Я – бастард.
– Крапива – она везде крапива, и в канаве, и в саду. И Тагэре везде Тагэре, тем более что это ваш Крэсси считает, что, кроме тебя, все померли. Значит, огород он собрался городить для тебя. Усек?
– Ты думаешь?
– Я-то думаю, а вот ты… Этот дурак, – Крапивник поднял палец, – не спорю, дурак честный и благородный, собрался за тебя воевать и не поленился притащиться сюда что-то спрятать. Чтобы оно, если что не так пойдет, а оно пойдет (знаю я таких вот баронов, гадюку от ужа не отличат), врагам не досталось. Последней гусенице ясно, что эта штука очень важная. Ты – Тагэре, все из-за тебя, так что ты имеешь все права ее открыть. Крэсси сам бы тебе ее отдал, если б знал, что ты – это ты, а Рито – это Рито. Хватит, устал я от тебя! Открывай, или я сам открою.
– Она заперта…
– Сломай. Или лучше давай сюда.
Шарло явно колебался, но шкатулку протянул. Серпьент ее несколько раз повернул так и эдак. Он как раз сосредоточенно рассматривал дно сундучка, когда появился Рито. Крапивник хмыкнул и сунул шкатулку мирийцу.
– Открывай! Надо!
Рафаэль достал из-за пояса нож с тонким лезвием и легко оттянул язычок замка.
– Готово. А что это?
– Сами не знаем. Посмотри.
Мириец послушно поднял крышку.
– Бумаги… – Рито наугад вытащил какой-то листок и развернул. Он читал долго. Много дольше, чем требовалось, чтоб пробежать глазами коротенькую записку.
– Что такое? – вылез уставший ждать Серпьент и осекся, столкнувшись с бешеным взглядом Рафаэля.
– Я должен был убить эту гнусь. Но как он мог…
– Гнусы могут все, – заверил побледневшего Рафаэля Крапивник, – на то они и гнусы.
– Рито, – Шарло с ужасом смотрел на мирийца, – что там?! Отец… Они все-таки…
– Нет, про него ничего. Он жив! Проклятый, он не может умереть, когда такое творится! Шарло, эти мерзавцы убили Филиппа и Алека. Тут завещание… Филипп как-то узнал или догадался. Это моя вина, я должен был их вытащить.
– Пойди постучи башкой о стенку, – посоветовал Серпьент, – может, полегчает. Не стенке, башке. Стенке только хуже будет. А Тартю от нас не уйдет, мы его доконаем, я сам за дело возьмусь.
– Доконаем, – кивнул Рито, – Шарло, ты это должен знать. Прочти.
Шарло прочел, хотя буквы дрожали и расплывались, не желая складываться в слова. Оттого, что он прекрасно знал почерк кузена, было только хуже. У Филиппа была привычка, задумавшись, не отрывая пера от бумаги, рисовать силуэты зверей. Наставник заставлял переписывать испорченные страницы, а им с Алеком нравились эти картинки, и они их забирали. Шарло привык, что на записях Филиппа есть рисунки, но здесь их не было. На завещании не должно быть ничего лишнего.
«
«
– Читай дальше, – негромко сказал мириец. – Боль не вино, ее не смакуют, а пьют сразу. До дна. Так легче, поверь мне.
Шарло закусил губу и вгляделся в измятый лист. «
– Я этого так не оставлю, – рявкнул Крапивник, – даже если вы все перемрете, я Тартю прикончу. Вот!
– Мы не перемрем. – Рафаэль положил письма обратно в шкатулку. – Надо все рассказать Эгону, он должен знать, что прячет. Шарло, пойдешь со мной?