Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

очень глупый заклад… На редкость глупый, но вы ему поспособствуете.

— Хорошо. Вы мне так и не рассказали, как провели ночь. Вам удалось?

— Хорош бы я был, если б мне не удалось, — зевнул Валме. — Разумеется, мне удалось… провести ночь с самой обворожительной и самой дорогой дамой Олларии.

— Скотина! — топнула ножкой красотка, в мгновенье ока превращаясь в прекраснейшую из птичниц. — Я имею право знать…

— Осторожно, — перебил Валме, — у вас в руках раскаленные щипцы. Их приятней видеть в руках куафера, а не палача, которого вообще лучше не видеть… А если видеть, то не зная ничего.

2

Торжественно внесенный куриный бульон Руппи выпил, хотя ни есть, ни пить не хотелось. Лейтенант флота был сыт и весел, хоть и проболтался два дня между жизнью и смертью. Так утверждал добытый у соседнего барона врач. Он походил на перетрусившего лавочника, но приходилось верить. Целый отряд во главе с капитаном не мог ошибаться, да и рана говорила сама за себя. Получив пулю в бок, Руперт фок Фельсенбург должен был умереть если не на месте, то к утру, а он непостижимым образом выжил.

Чуть ли не поселившийся в трактире священник из местной церквушки твердил о милости Создателя, но Роткопф сказал, что спас раненого Олаф, заставивший лекаря проделать почерневшему лейтенанту дыру между третьим и четвертым ребром и вставить туда трубку. После этого Руперт задышал как человек, а не как вытащенная на берег рыбина.

— Мне нужна моя одежда. — Руппи нарочито спокойно вернул пустую кружку. — И я ее получу. Слышишь, Генрих?

— Вам нельзя вставать еще неделю, — объявил человек, впервые посадивший пятилетнего Руппи на лошадь. — Так сказал врач.

— А до этого он говорил, что все в руке Создателя. — Руппи не был самоубийцей, просто он отлично себя чувствовал, а дела ждать не могли. — Я встану, и ты прекрасно это знаешь. Ты думаешь, бабушка одобрит, что наследник Фельсенбургов разгуливает по трактиру в ночной рубахе?

— Нет, госпоже Штарквинд это не понравится, — улыбнулся одними глазами Генрих. — Вам сейчас принесут мундир и…

— И мы поедем дальше, — весело закончил означенный наследник. Может, по науке ему и следовало болеть месяц, если не два, но Руппи не считал научные трактаты непреложной истиной. Как и Устав с этикетом. — Мы и так задержались.

— Разумеется, если вы здоровы, вы поступите так, как велит господин адмирал цур зее, — Генрих наморщил все еще молодой, гладкий лоб, — но сперва вы должны узнать об обстоятельствах покушения и прочесть письмо госпожи Штарквинд.

— Давай! — Сидеть в постели не хотелось, и Руппи устроился у стола. Сквозь занавески пробрался солнечный лучик, пробежался по скатерти и устроился на носу Генриха. Тот чихнул, и Руппи самым невежливым образом расхохотался.

— Письмо госпожи, — отчеканил несколько обескураженный ветеран и чихнул снова, напомнив о пушечном сигнале. Стало еще веселее, но Руппи удалось справиться с обидным смешком. Пробормотав что- то про хорошую погоду, лейтенант торопливо развернул письмо. Бабушка настоятельно советовала внуку отправиться к заболевшей матери в Фельсенбург, где и ждать указаний. Она также желала лично переговорить с адмиралом цур зее до того, как тот явится ко двору. Прямо герцогиня не говорила ничего, но Руппи почувствовал холод не только потому, что разгуливал босиком.

— Мы спешили, — внес свою лепту прочихавшийся Генрих, — но ублюдки нас опередили. Я буду вынужден доложить, что вас и адмирала цур зее спасла счастливая случайность и предусмотрительность капитана Роткопфа.

— Меня спас адмирал цур зее, — непререкаемым тоном уточнил Руперт, стараясь не думать о замершей на гребне холма смерти. — Прежде чем снова уснуть, капитан рассказал, что убийц было около десятка. Половине удалось сбежать, половина погибла на месте. В них опознали «обозников», замеченных на этом же постоялом дворе. Мерзавцы покинули гостиницу сразу после отъезда дозорных. Якобы на какую- то ярмарку.

— Я осмотрел место нападения и трупы вместе с капитаном. — Об убийцах Генрих говорил охотно, не то что о Ледяном. — Можно не сомневаться, что стреляли по двум целям: по карете и по вам. Те, кто бил по карете, удрали сразу же, как разрядили мушкеты. Остальные задержались и попробовали довести дело до конца. Вас спас смерч и драгуны Роткопфа. Они бросились на холм, рискуя и конями, и собой…

Генрих вновь сморщил лоб, подбирая слова. Он был старше оставшегося в Талиге бергера и не был бароном, но тоже ничего не забывал, никому не верил и все проверял лично. Кроме того, он любил маму, потому бабушка и отправила его в Фельсенбург.

— Убийцы бросились бежать к лошадям, — рассказ служаки в точности повторял рассказ Роткопфа, — но не успели. Двоих застрелили драгуны, остальных хотели брать живьем, но помешал смерч. Он обрушился на беглецов, а когда стихло, остались только трупы. Все четверо задохнулись. Я такого, признаться, еще не видел. Тела окоченели, рты забиты ледяной крошкой, лица посечены в кровь…

«Пусть приходят, я с ними станцую. С ними можно танцевать. Сейчас можно… Один танец, только один…» Один танец — танец смерти и снега, он не почудился. Значит, было и все остальное — красное солнце на черном стебле, голубые глаза, вскинутые к небу руки. Она вернется, ведь она обещала…

— Сбежавших не нашли? — Солнечный луч на щеке… Как все-таки хороша жизнь, особенно весной!

— Ищут, — Генриху было не до зайчиков, — да без толку! Разве что пару брошенных повозок нашли в каком-то овраге. Никакого товара в них, понятное дело, не было. Господин лейтенант, они знают, что вы ранены и ранены тяжело. Это очень хорошо. Врач отправится с нами до Фельсенбурга. За трактирщиком мы приглядим. Нужно, чтоб о вашем выздоровлении узнали как можно позже. Адмирал цур зее с этим полностью согласен.

— Да? — как можно спокойнее переспросил Руппи. — В таком случае он, без сомнения, это подтвердит.

— Разумеется. — Генрих положил на стол еще одну бумагу, на которую немедленно прыгнул солнечный зайчик.

— Руппи, — раньше Руперт видел этот косой твердый почерк лишь на приказах и рапортах, — тебе следует отправиться в Фельсенбург и не покидать его, пока не прояснится ситуация в Эйнрехте. Соберись с мыслями, запиши то, чему ты был свидетелем у Хексберг, заверь свои показания и переправь госпоже Штарквинд. Будь осторожен — ты не в море и даже не в Старой Придде. Жди известий, не покидай Фельсенбурга и не верь переданным на словах известиям и приказам, особенно моим. Сожалею, что был вынужден уехать, не дожидаясь твоего пробуждения, но мы и так потеряли много времени. Надеюсь на твое благоразумие и понимание…

— Когда мы выезжаем? — Обида была несправедливой и детской, поэтому Руперт ее проглотил.

— Через два или три дня. — Ожидавший бури Генрих перевел дух. — Рана…

— Я помню, — огрызнулся Руперт. — Мундир можешь убрать, я буду умирать столько, сколько потребуется. Могу даже исповедаться.

3

Нельзя сказать, что Валме был бесконечно далек от кардиналов. Видел он их — и покойного Сильвестра, и урготского Луку, и Левия, что милосердным воробьем скакал по запакощенной до полной Раканы Олларии, но одно дело — со скуки раскладывать пасьянс, и совсем другое — засесть за вьехаррон с высокими ставками.

— Его высокопреосвященство уделит вам четверть часа, — объявил тоненький ангелоподобный монах с четками. Тот самый, спасенный благими силами вместо слишком святого Оноре. — Его высокопреосвященство на балконе кормит птиц.

— Это богоугодно, — восхитился Марсель, удержавшись от вопроса, уж не знаменитого ли нохского ворона подкармливает столп церкви. Белокурый смиренник опустил очи долу и, перебирая плохонькие жемчужные четки, скользнул вперед по коридору. Бесшумно, как Валтазар или адуан, — Марсель так не