без него удоды и те повеселели. Все шло так хорошо, даже ты слегка влюбился. Интересно, как в Бакрии называют обманутых мужей? Вряд ли рогоносцами…
– Спросишь при случае.
– Мне Барха нравится, – не стал кривить душой Валме. – С другой стороны, откуда нам знать, вдруг супружеский долг ему отвратителен? Коннер говорил, Адгемар предлагал дочь тебе…
– Он предлагал ее половине Золотых земель… Этери не прогадала. Она будет королевой Бакрии. Великой. – Из кустов высунулась очередная трещина, Рокэ ее перемахнул даже не глядя, пришлось прыгать следом. – Ты тут? Я имел в виду Бакрию, хотя королева тоже может оказаться великой.
– А оно ей надо? Я имел в виду величие.
– Надо. Она дочь Адгемара.
– Франческа – Гампана, а ей оказалось не надо.
– Временно.
– Тогда Эмиль будет выглядеть Лионелем и в Савиньяках все окончательно запутаются. Не подумай только, что я ревную. Напиши я Франческе все, что собирался, в самом деле вышло бы обидно, а так… Мое чувство прекрасного не оскорблено. Блондин и брюнетка – не менее красиво, чем брюнет и блондинка, хотя немного жаль, конечно.
– Воспользуйся случаем и сочини романс, хотя для тебя все устроилось наилучшим образом. Не писать писем чужой жене гораздо удобней, чем не писать вдове, а писать – тем более.
– Ты что-то имеешь против вдов?
– Ровным счетом ничего, но вдова может захотеть не только писем, что убьет изрядную долю очарования, так что продолжай не писать. Франческа – это, как ты выражаешься, красиво. Ты еще не думал, на ком женишься?
– Думал, только без имен. Раз я больше не проклят, жениться мне нужно, но не сейчас же!
– Сейчас это было бы затруднительно. Оно, конечно, не к спеху, но Талигу нужен Ургот, и я вижу только двух пригодных мужей – тебя и Литенкетте. Придд для Елены молод, остальным сразу с женой и тестем не совладать.
– Себя и Савиньяка, который Лионель, ты придерживаешь?
– У меня, если ты забыл, проклятие, а Ли нужна фарфоровая статуэтка. Желательно с секретом.
– Золото или старая гальтарская бронза не годятся?
– Нет. Семейная радость Ли – это день за днем не давать разбить свою редкость. То, что можно ронять на пол и без ущерба закопать лет на тысячу, его не привлечет.
– Ну и зря, – фыркнул Марсель. Возможность без ущерба куда-нибудь урониться или закопаться влекла виконта со страшной силой, вздыбившийся склон с гадкой осыпью, так и норовившей сползти вместе с путниками в овраг, – нет, но Алва шагал напролом, а Валме сопровождал, рискуя переломать ноги. – За пару часов добраться из Бакрии до Надоров и тащиться по ним пешком – извращение.
– Несомненно.
– Носиться со своим проклятием тоже, – еще разок попытал счастья в сводничестве Марсель. – Ты боишься навредить даме и уходишь, а другие приходят и вредят ей же без всяких проклятий. Вроде Окделла или покойного Килеана… Да, я тебе говорил, что Лионель отлично ладил с Марианной? Сейчас она станет говорить иначе, ибо Эпинэ оглупляет, но можешь поверить – Савиньяк баронессу устраивал, а уж как устроил бы ты!
– Да пребудет с ней Эпинэ, а Лионеля я бы в жертву предпочел не приносить. Если не будет другого выхода, Елену он как-нибудь вытерпит, но зачем принуждать себя к тому, что другой сделает с удовольствием?
– Угу. Наделять других своими добродетелями пристойней, чем искать в них свои же пороки. Это не я сказал, не подумай…
– Само собой, не ты. Валмоны видят в ближних не добродетели и пороки, а то, что может пригодиться, и то, что мешает.
– Тебя послушать, какой-то Мэгнус выходит – что не съест, то забодает.
– Скорей капюшонная змея. Со сторонним дураком, не в том месте и не в то время оказавшимся, связываться не станет, разве что капюшон распустит. Но вот если рядом кладка, извините…
– Я предпочитаю уют и покой, – буркнул Марсель. – Окончательно я в этом уверился на бастионе… Или на козле. Не помню уже, но точно не на ызарге… Уют превыше всего, хотя от него бывают пузо и подагра, только какой уют без цветочниц и приличных физиономий?
– Да уж, – согласился Ворон. – Не вломись к виконту Валме обнаглевшее мироздание, кто бы об оном виконте хоть слово дурное сказал?
– Папенька. Пусть уж лучше будет мироздание, от него по крайней мере отделаться можно… Не хочешь позавтракать, а то я мяса прихватил? Конечно, один день можно попоститься, но сам же говоришь, приносить себя в жертву глупо.
– Тащить на себе гнилье глупее.
– Ну да, я слышал, что выходцы все портят, но, пока мы с Зоей болтали, вокруг ничего не сгнило и сам я не уснул. А если не уснул я, почему должно протухнуть мясо? Ты можешь бежать помедленнее? Мне надо сумку открыть…
Завтракать сели на поваленном еще зимой дереве. Завернутая в лепешки козлятина выглядела и пахла прекрасно, что и требовалось доказать. Если б еще эта струна, то есть песня, в башке не звенела!
3
– Против центра и правого крыла, что вполне ожидаемо… А резервы придерживает… – бормотал не отрывавший от глаза окуляр фок Варзов, обращаясь сразу ко всем и ни к кому, – как же было бы проще, введи он в бой все силы разом.
Резервы Бруно… Жермона они тоже беспокоили. Сейчас на занятые талигойцами курганы надвигались силы, хоть и превосходящие обороняющихся, но не так чтобы слишком. Сорок – сорок пять тысяч, включая кавалерию, на этом сходились все напряженно разглядывавшие врага офицеры. Значит, не менее трети дриксенской армии скрывается где-то за рощами на западном краю поля.
Марширующие к курганам две трети тоже впечатляли. Уже построившиеся, как положено, в две линии, они шли, стараясь держать общее равнение. Стройную и в чем-то даже красивую картину нарушала лишь конница. Все же Бруно осторожен до сумасшествия! Ночь напролет его кавалеристы не слезали с седел, патрулируя окрестности и беспокоя «фульгатов», а сейчас чуть ли не все подчиненные молодого Хелленштерна маячат перед талигойскими аванпостами, прикрывая пехоту. Сама же пехота движется с такой осторожностью, что можно не сомневаться – Бруно готов и к тому, что «фрошеры» атакуют первыми.
– Прогуляемся, – бросил фок Варзов, уводя Жермона от напряженно молчащей свиты. – В общем, дело ясное, и оно в том, чтобы выдержать, когда фельдгусь пустит в ход припрятанные козыри. Согласен?
– Да.
– Этих вот бодрячков мы должны удержать перед курганами. Обойти нас у Бруно не выйдет, остановим, и хитрец это понимает. Скорей всего, он будет высасывать из нас соки, а потом ударит в самом опасном месте. Снова согласен?
– Да.
– Значит, мы тоже будем беречь Райнштайнера до последнего. О чем думаешь?
– Обо всем понемногу. О резервах Бруно, о Давенпорте, даже об Ульрихе-Бертольде… Ойген считает его нашим талисманом.
– Райнштайнер, когда не воюет, суеверен, как сoрок мельников, хотя что-то в этом есть. Хайнрих не слез бы с перевалов, даже желая сделать гадость зятю, – подданные такого не поняли бы, а тут гаунау с бергерами разбежались в разные стороны, даже не гавкнув.
– Там. Здесь бергеры рвутся в бой… Они в самом деле считают, что в этот год лучше не воевать, и раз уж это дошло до Хайнриха, маркграф просто обязан был уважить предков. Другое дело – дриксы, эти имеют наглость лезть в Марагону, наплевав на обычай. Что ж, тем хуже для них…
– Будем надеяться, что хуже, – без особого восторга согласился маршал. – Ладно, хватит гулять, пора назад.
