свидетелей, отобранный кошелек и дутые золотые браслеты. Дело было ясным, как и приговор.
– Нет, – твердо сказал Робер. – Приговор остается в силе. А вам, полковник, нужно лучше следить за своими людьми.
– Ваше право, господин Проэмперадор, но вы слишком мирволите всяким торговцам.
– Я всего лишь не даю их грабить. Это, кстати говоря, не мое дело, а ваше. В следующий раз останетесь без перевязи! Ступайте.
Барсинец убрался. Он был зол на горожан, конников Халлорана, Проэмперадора. На всех, кроме себя и своих мерзавцев.
– Это если не чума, то золотуха! – буркнул Халлоран. – Ну, сменим третью скотину на четвертую, и что с того? Разогнать бы их к кошачьей матери!
– Будет только хуже. В городе мы их хоть как-то держим в узде, а что натворят три с лишним тысячи мародеров на большой дороге?
– Тогда разоружить и запереть. В той же Доре. Жрать больше, чем жрут, они не будут, а вреда поубавится.
– Не уймутся – запру.
– Вoрон их просто бы вешал. По десятку за грабеж.
– Я не Алва. Мародеры свое получают, а не пойман – не вор… Не все же они там такие.
– Не уверен. Приличный барсинец – спящий барсинец. А еще лучше – висящий. – Полковник поднялся. – Я предпочел бы сейчас ощипывать «гусей», но за ошибки приходится платить.
– Да, – подтвердил Робер, – надо, – и Халлоран ушел. Эпинэ прикрыл глаза ладонями, сосредоточиваясь на бумагах, и увидел горящее поле – нет, поле, на котором пламя росло, как растет пшеница или рожь. Алые с золотом колосья клонились под ветром, и били, били о землю дальние копыта, предвещая грозу…
– Монсеньор! Разрешите доложить…
– Лэйе Астрапэ, Никола?! А я и не слышал…
– Вы о чем-то задумались, а я вошел без доклада. Что-то случилось?
– Обычная ерунда… Барсинцы. Садитесь. Или отправить вас отсыпаться?
– Я выспался на постоялом дворе. Вот письмо от графа Литенкетте. Он был… потрясен.
– Давайте. Да садитесь же вы!
– Монсеньор! – донеслось откуда-то издалека. – Графиня Савиньяк.
– Хорошо.
– Монсеньор, мне выйти?
– Только если боитесь, – попробовал пошутить Робер, но маленький генерал шутки не понял.
– Мы все равно должны встретиться, – начал он и вдруг улыбнулся. – Нам уже не разойтись.
– Тогда держитесь. – Иноходец поднялся навстречу вошедшей женщине. – Добрый день, сударыня. Разрешите представить вам барона Карваля.
– Наслышана, – сощурилась Арлетта. – Вы похожи на своего брата.
– Госпожа графиня, я должен принести вам свои извинения за то, что не предотвратил нападение на Сэ.
– А вы могли это сделать? – Таким тоном спрашивают о ерунде, так щурятся завидевшие добычу кошки.
– Мог! – отрезал Карваль. – Но тогда не счел нужным.
– Какая милая откровенность. – Графиня улыбнулась и села. – Робер, твой генерал всегда столь правдив?
– Да.
– Не всегда, Монсеньор, – поправил Никола. – В некоторых обстоятельствах я…
– Лэйе Астрапэ, вы шли за мной, а я шел за Альдо и врал. С каждым днем все больше… Сударыня, я…
– Постой. Скажи наконец, что это за «лэйе Астрапэ!». – Если бы Марианна смотрела как Лауренсия, у нее были б глаза графини Савиньяк. – Звучит по-гальтарски, но подобной формы я не встречала ни у Иссерциала, ни у гайисских трагиков.
– Это… призыв к одному из древних богов. Точно не скажу, лучше спросить барона… Эти слова выбиты на одной из его камей.
– Я как-нибудь сама спрошу, заодно и антики посмотрю, но это терпит. Робер, ответь мне на один вопрос и можешь возвращаться к своим делам. Ты читал письмо принцессы Елены? То, где она не хочет выходить за моего сына?
– Читал… Я его отдал Катари. Вместе с остальными… Мы хотели вернуть письма девочке.
– Так и сделаем. – Графиня непонятно чему усмехнулась. – Я перешлю письма Валмону. Он их переправит
3
Верхнюю тропу украшали бакраны на козлах, вдоль главной дороги торчали бириссцы в пятнистых шкурах, под ногами лежали ковры. Холтийские, насколько Марсель разглядел. Зрелище радовало глаз и душу, поскольку всадники Бакны не только украшали пейзаж, но и гнали из сердец расположенных ниже «барсов» самую мысль о вероломстве. Успокоившись на сей счет, Валме решил, что конной статуи в лице Алвы хватит, и с чистой совестью завертел головой, разглядывая знаменитое ущелье. То, что его уже взяли, не могло не радовать. Чем больше вражеских крепостей занято, а кораблей потоплено, тем меньше остается неприятностей, а славы Марсель никогда не алкал, по крайней мере военной. Придумать новый фасон воротника приятней, чем насадить на шпагу лишний пяток несчастных, только дамы надевают платья с новыми воротниками ради маршалов и адмиралов. Такова натура – мужчина, завоевывая женские сердца, колотит себе подобных, как какой-нибудь кот или петух, но коты и петухи «переодеваются» лишь дважды в год и лишены возможности изменить свою песню… Натура все-таки дура, и возвращаться к ней нелепо.
– Скажите, – окликнул Марсель Коннера, – в Варасте водятся матерьялисты?
– Может, и водятся, только зовутся иначе… У нас всё ежаны да тушканы, а в книжках про них вроде по-другому прописано.
– Матерьялисты у вас зовутся ызаргами.
Развить мысль Валме не успел – в перегородившей ущелье стене распахнулись ворота, на выносных башнях грохнули пушки, и под мужественный медный грохот навстречу Алве выползла другая кавалькада, возглавляемая кагетом на белом коне и бакраном на козле с полосатыми рогами. Король и казар. Бакна Бакранский и Баата Кагетский, он же Лисенок, а на гербе у Валмонов были борзые. Это обязывало.
– Мы быстрее! – сказал Валме и пришпорил горбоносого варастийского жеребца. Шелиахом виконт был сыт по самое горло, но мориск был молчаливей коряги, а Ворон против подкрепления ничего не имел. Маневр Марселя незамеченным не прошел – здоровенный черный всадник догнал казара, и Валме едва не прослезился, узнав его преосвященство. Бонифаций слегка опал пузом, а ехавший следом Дьегаррон, наоборот, чуток отъелся – война полезна и для толстых, и для тощих… Бакна Талиг тоже не позорил, хотя борода у бакранского величества могла бы быть и не столь козлоугодна. Лисенка Валме оставил напоследок,