боя. А разве можно не ждать?! Не ждать боя, не верить в победу? Зачем же тогда и жить?
Топот двух сотен копыт. Ровный, четкий… Гвардейские кони. Выезженные. Не боящиеся ни выстрелов, ни огня, ни порохового дыма. Привычные к строю, не то что охотничьи привереды дядюшки Мартина. Ох, не то!
Что-то мелькает на соседней крыше. Ага, над гребнем такие же замотанные головы. Тоже готовы. Какими же разбойниками они сейчас выглядят. Смешно! Смешно, только они и есть разбойники. Отбить государственного преступника по дороге на казнь… Алву всего лишь перевозили из тюрьмы в аббатство, и потом, этот Ракан был никем.
Цокот копыт становится громче. Всё! Мимо дома господина аптекаря идут первые всадники. Следующий дом «их».
Стук сердца. Тишина. Голуби на водосточном желобе не боятся распластавшихся людей. Если кто-то смотрит вверх, он видит голубей. Только голубей.
– «Абордажной команде – наверх!»
Боцманская дудка, наверное, впервые от основания Эйнрехта оглашает столичные улицы своим пением. И моряки флота его величества, как им и надлежит, исполняют приказ.
Глава 5
Дриксен. Эйнрехт
400 год К.С. 3-й день Летних Волн
1
Четырехпалые абордажные крючья разом метнулись вниз. Глухой стук вонзающегося в дерево металла и никакого звона того же металла по камням мостовой… Отлично!
– Выбирай слабину! – рявкнул Гульдер, и Руппи торопливо накрутил провисший трос вокруг печной трубы. «Когтить» карету лейтенанту, само собой, не доверили, да он и не рвался. Когда нет права на промах, уступи тому, кто не ошибется. Фельсенбург уступил.
«На абордаж!» – велела снизу дудка. Сигнал не успел затихнуть, а Гульдер со своими парнями уже рванули вперед и скрылись за обрезом крыши. Руппи мог бы не хуже, море морем, но и горы чему-то учат, только Грольше уперся, будто лось по осени, а уж старый Йозев… Цветочек в волосы – и готовая «волшебница Метхенберг»! По части тревог за «милого Руппи». Ладно, придется вторым заходом…
Дико, исступленно заржали лошади. Брань всадников была потише, но не менее выразительна. Вопли, ржанье, лихорадочная дробь копыт… Затихающая – голова конвоя галопом рванула за поворот. Значит, сработало!
– Эк их…
Голову – да, но хвост здесь, и он длиннее. Десятка два, если не больше. Ничего, управимся! Проверить пистолеты и повязку на лице, руки – в петли на конце ремня… Ну, господа гвардейцы, сейчас спляшем!
– Пошел!
Три этажа и чердак – это не высота! Трос прочный, кожаный ремень на него Руппи накидывал сам, а уж своим рукам Фельсенбург всегда доверял. И правильно…
Внизу опять заорали. С характерным шумом и звоном повалилось на землю тело… Еще одно… Ударил выстрел, лязгнуло. Порядок и покой в добром городе Эйнрехте был безвозвратно нарушен. Ничего, переживут!
Кто-то пытается открыть ставни. Каменная морда торчит из стены, украшает. Смешная… Снова кричат несчастные кони. Вот их жалко, не заслужили они… Две обалдевшие физиономии на втором этаже, вывеска с облупленным углом, фонарь над дверью. Прыжок.
2
Как свалился прикрывавший дверцу кареты гвардеец, Руппи увидеть уже успел. Он и приземлился-то чуть ли не на тело. Опасаясь споткнуться, лейтенант выпустил ремень чуть раньше, чем собирался, но прыжок удался. Пришлось разве что слегка присесть и опереться рукой, гася движение. Перчатка впечаталась в нечто склизкое. В охотничий «подарочек»… Напротив кто-то истошно вопил. Фельсенбург, не выпрямляясь, зыркнул по сторонам. У аптекарского дома надрывался толстяк в лекарской мантии. Да, это тебе не клистир меняле ставить…
Пятятся, бьются в своих постромках кони. Жмутся к стенам обалдевшие прохожие, верховых возле кареты уже нет – валяются на мостовой. Пятеро… Шестеро, считая с возницей. Штуба с двумя молодцами у дверцы. Впереди – чисто, а вот упряжка… Польдер так и не обрубил постромки.
– Пусти!
Здоровенный абордажник кивает и отскакивает – лошадей он боится. Каряя кобыла одновременно бьет задом и клацает зубами. Не подпустит, уж его-то точно не подпустит. Угораздило ж вляпаться прямиком в волчий потрох!
– Мож, пристрелим?
Каряя словно поняла! Врезав пару раз копытами по передку кареты, ошалевшая животина рванулась с такой силой, что оборвала постромки, и тут же хрустнуло дышло. Если б не вторая кляча…
– Нож! Нож давай!
Схватить сунутый Польдером кортик. Взлететь на козлы, до предела вытянуть руку и самым концом клинка – по туго натянувшейся постромке. Тут же лопается и последняя оставшаяся. Короткое ржанье, взмах хвоста, стук обломанного дышла по мостовой, топот… Вот и пусть бегут за передовыми. Если кто сейчас пытается вернуться, будет весело!
Теперь можно и обернуться, только разглядеть, что творится за каретой, не выходит, густое белое облако полностью накрывает улицу. Из «тумана» несутся крики, перемежаемые кашлем, фырканьем, хрипеньем. Ага! Всё в порядке и там…
3
Большой Польдер с двух ударов сносит запор, распахивает дверь, но к карете Руппи нельзя. Олаф может узнать, окликнуть по имени. Если пристав и священник услышат, придется убивать, а они всего лишь делают свою работу. Их не за что, а вот капеллана «Звезды», не говоря уж…
Гульдер с пистолетом наготове заглядывает внутрь. Не прекращает вопить у стенки лекарь, рыдает, загораживая дорогу, перепуганная горожанка, из распахнутого окна валится на мостовую цветок. Герань. Была…
– Сударыня, прошу простить. У нас не было другого выхода.
Зачем он заговорил? Дурак! Но женщина вряд ли что-то запомнит.
Грольше машет рукой, Польдер лезет в карету, у дверцы топчется Штуба с тесаком. Кого-то вышвыривают вон. Судейского пристава. Болван грохается на мостовую и остается сидеть, выпучив глаза и дыша, будто вытащенная из воды рыбина. Следом Польдер выволакивает монаха, прижимает ручищей к боку кареты. Монах старенький, седенький, на плече – Агнец. «Чистота…»
Дудка Йозева прорезает почти ярмарочный галдеж. Судейский вытягивает руку, тычет пальцем в боцмана, чудо сухопутное… А вот вскакивать и путаться под ногами не надо. Непорядок!
Руппи шагнул за спину непоседы, опережая приказ «Очистить палубу для боя!». Не слишком сильный удар рукоятью, и бесчувственное тело валится рядом с трупом гвардейца. Ничего, очухается, это тебе не перебитым реем огрести…
– Господин адмирал цур зее, нам придется поторопиться! – орет в глубь кареты Грольше.
Олаф вылезает. Медленно, неуклюже, но сам, лишь слегка опираясь на подоспевшего Польдера. Как же трудно не подбежать, не подбросить от радости пистолет, не сорвать с лица повязку. Польдер лихо хакает, топор обрушивается на сковывающую ноги узника цепь.
– Да стой же! Вот же ж ключ! – Шустрик Штуба догадался обыскать валяющегося без сознания пристава. Штуба догадался, ты – нет.
– «Назад!» – велит дудка. – «Всем возвращаться на корабль!»
4
Позади, вернее сверху, с крыш, трещат выстрелы. Кто-то из конвоя опомнился? Похоже на то. Из редеющей мути вываливается белесая, закрывающая рукавом лицо фигура, за ней вторая. Ну, эти привидения не бойцы! Кашель рвет бедолагам легкие, вряд ли их занимает что-либо, кроме собственного самочувствия.
– Господин адмирал, поторопитесь! Точно говорю… – Грольше с успевшим спрятать дудку Йозевом
