если бы сохранил флот и людей, но они погибли. Все, кроме Бермессера и нашего шкипера, которые наплевали на мой приказ.
– Но вы же были правы! Никто не мог знать про шторм…
– Никто, – согласился адмирал цур зее. – Если б я был судьей, честным судьей, я бы вынес такому, как я, оправдательный приговор, но законы – не всё. Есть удача, и есть нечто большее… Я больше не вправе вести за собой флот.
– А кто вправе? Бермессер? Северяне, которые фрошеров в глаза не видели? Кроме вас, некому…
– Потому что Шнееталь, Доннер, Бюнц на дне. Потому что я отдал приказ защищать купцов и дожидаться ночи. Любой другой приказ – любой! – был бы лучшим… Сцепись мы на абордаж, сдайся, удери, кто-то да уцелел бы…
Руппи уже слышал что-то похожее… Точно! Говорили об отце Александере и о том, что смерть в бою не самое страшное. Аристид ушел, Олаф – нет, ошиблись оба. Они с Грольше тоже могли ошибиться с местом засады, не справиться с охраной, не суметь сбить с толку погоню, только это совсем не то, что молчание Бруно… Как уход Аристида – не то, что бегство этой кошачьей «Звезды».
– Бермессеру место на рее, – выпалил лейтенант, – вместе с его… лжесвидетелями. Не хотели мокнуть, будут сохнуть! Удача… она приходит и уходит, а подлость остается! Мы обещали «Ноордкроне», и мы сделаем…
– Да, – Ледяной задумчиво тронул шрам, – ты умеешь решать за себя и за других. Научиться такому нельзя, скорее наоборот.
2
Ричард выскочил из будуара в приемную, ничего не соображая, и едва не налетел на своего бывшего эра. Рокэ полулежал в том самом обитом алым бархатом кресле, где… Как он попал во дворец? Или это мoрок, бред?!
Юноша замер, не отрывая глаз от Алвы. Тюрьма мало изменила Ворона, разве что сошел загар, и сочетание белой кожи, черных волос и ярко-синих глаз превратило герцога в существо из иного мира.
– Эр Рокэ…
Красивая голова медленно повернулась, звякнули цепи. Герцог отнюдь не казался слепым, а в углах губ играла обычная усмешка.
– Окделл? Не лучшее место для встречи и не лучшее время. Я посоветовал бы вам уйти, эрэа сейчас вернется. Ей не понравится, что мы беседуем.
– Она… Катари не вернется!..
– Откуда подобные сведения? – Нет, он все-таки изменился, этих кругов под глазами раньше не было…
– Я… Я все слышал, эр Рокэ… Слышал, что она… Я убил ее!
– Вот как? – Темная бровь знакомо приподнялась. – Иногда случаются престранные вещи.
– Я все слышал, – в отчаянье повторил Ричард, – и я убил ее. Я…
– Роскошно. – В голосе Рокэ зазвучали властные нотки. – Как ты ее убил?
– Кинжалом Алана…
– Кинжал остался в ране?
– Да, но… эр Рокэ, я убил Катари!
– Спокойно, юноша! – Именно так маршал разговаривал на тренировках, когда Дик мечтал убить его. Хотел убить Ворона, а убил королеву, свою королеву… – Кинжал тот самый? С вепрем?
– Тот… эр…
– Спокойно! – Рокэ слегка повысил голос. Раньше это бесило, теперь сбросило камень с души. – Пройди в кабинет – там на стене должен быть кинжал в синих бархатных ножнах… Клинок трехгранный, на нем клеймо в виде вихря. Принеси его.
– Эр Рокэ…
– Ричард Окделл!
Дикон переступил через лежащую ничком Катарину и шмыгнул в кабинет. Он был здесь только раз и не заметил развешанного на шкуре черного льва оружия. Рокэ не ошибся – кинжал в синих ножнах был на месте, и Ричард его взял.
– Нашел? – Голос Рокэ был спокойным и требовательным, как на учениях.
– Да.
– Очень хорошо. Теперь подойди к столику с инкрустацией. Он в углу. Там должен лежать ключ. Не знаю, как он выглядит, но вряд ли его создавали лучшие ювелиры.
– Да… Лежит…
– Катарина всегда то, что могло понадобиться, клала туда. Сними с меня цепи.
Ричард повиновался. Он совершенно успокоился, немного тревожило лишь отсутствие Моро. Предложить Караса? Раньше Ворон не терпел линарцев, но другого выхода нет.
Снять цепи оказалось более чем просто. Вставая, герцог пошатнулся, Дикон успел его поддержать.
– Спасибо, – так маршал благодарил оруженосца за принесенный плащ, – полгода в кандалах – это весьма неприятно. Где она лежит?
– У окна. Вы…
–
Он и впрямь знал в покоях Катари каждый пуфик. Еще вчера это было оскорбительным, сейчас Ричард, словно в полусне, следил за тем, как бледный черноволосый человек приближается к распростертой на полу женщине и встает перед ней на колени. Узкая рука тронула роскошные волосы, скользнула по шее вниз. Это не было лаской – Рокэ искал убившее Катарину оружие.
– Отойди, может брызнуть кровь!
Дик сделал шаг назад, и Алва выдернул клинок из раны.
– Возьми и оботри как следует!
– Зачем?
– Затем, что ее убил не ты фамильной реликвией, а я – кинжалом из спальни… Я знаю оба клинка – разобрать, каким нанесли рану, можно, но с трудом. Вряд ли те, кто сюда заявится, усомнятся в орудии и убийце. Ты пришел тем ходом, что скрыт зеркалом?
– Да.
– Отправляйся им же назад. Тебя тут не было!
– Эр Рокэ…
– Тебя тут не было! – слегка повысил голос бывший маршал. – Скоро начнется переполох. Не забудь спросить, что случилось, и изобразить вселенскую скорбь. У тебя это неплохо получается…
– А вы?
– Я? – Рокэ пожал плечами. – Последним преступлением Ворона станет убийство доброй и прекрасной королевы. Думаю, ее причислят к лику святых. Несчастная решила утешить и вразумить закоренелого злодея. Она призвала его к себе, освободила от оков, а злодей, воспользовавшись добротой ее величества, всадил ей в грудь нож…
– Рокэ, – Ричарду вдруг стало очень страшно, – но как же вы, один… У вас даже лошади нет… Как вы…
– Не бойся меня обидеть. Что есть, то есть – я слеп. Потому-то я никуда и не пойду.
– Вы… После всего, что они с вами сделали?! Вы давно уже не заложник – король мертв, город взят! Захватить Ноху им было еще важней, чем получить вас.
– В чистоте их намерений я никогда не сомневался. – В синих глазах мелькнуло что-то похожее на грусть. – Какой же ты еще мальчишка, Дикон. Я не собираюсь возвращаться в Ноху, а на воле, как ты правильно заметил, слепому делать нечего. Лучшее и единственное, что я могу, – это умереть. И я умру, но без цепей и от собственной руки. Еще утром я и мечтать не смел о таком счастье.
– Рокэ! Не надо!
– Дик, поверь – дышать, пить и есть еще не значит жить. Это так, спроси об этом хоть… Короче, дай Зверь тебе этого не узнать никогда, а теперь убирайся.
– Я не уйду, – тихо сказал Ричард Окделл.
– То есть? – Когда-то кривоватая усмешка вызывала приступ ярости, теперь Дику захотелось
