Она очень вкусно готовит. Особенно цветную капусту. Это было так необыкновенно, это было так вкусно: не знаю, может, потому, что это готовила именно Ида. Раньше я ел цветную капусту, и она мне страшно не нравилась. У Иды мне все нравилось…
Что еще?
Ида всегда говорит страстно, напористо. Она требует, доказывает. Не допускает никаких компромиссов. Для нее эти годы — это борьба. Не простая борьба, а целенаправленная, борьба продуманная, в которой не должно быть ошибок.
Ситуация очень сложная. За тобой постоянно следят. Даже в собственной квартире ты не можешь говорить то, что хочешь…
Когда мы говорили с ней о чем-то серьезном, мы всегда выходили на улицу.
Один раз мы говорили-говорили-говорили, и так опротивела вся эта ситуация, когда надо остерегаться в своей комнате, что когда мы вышли с ней на улицу и заговорили спокойно, то почувствовали, вдруг, свободу, осязаемую свободу, и дышали свободой, потому что можно было говорить, не остерегаясь. И ходили мы взад-вперед по садику, и говорили-говорили…
Интересный случай с микрофоном.
Я спросил Иду:
— Давайте найдем микрофон. Который стоит у вас в комнате.
— О, — она говорит, — если ты найдешь микрофон, меня сразу выпустят.
Я начал искать этот микрофон. Искал, искал…
Пришли знакомые и отговорили. Сказали: «не надо, не дразните их…»
Интересно, как я учил Иду кататься на велосипеде,
У нее стоял велосипед, и там были дырявые шины. Я починил этот велосипед, и мы поехали с Идой кататься. Она садилась и ехала, а я шел сзади и подталкивал. Там были очень неудобные педали. Из-за этих педалей Ида не могла спрыгнуть, когда велосипед падал, и падала вместе с ним.
Мы катались-катались-катались по этому парку…
В конце концов Ида говорит:
— Слушай, катайся сам. Мне надоело падать…
Потом мы сидели возле озера, и она мне рассказывала про свою жизнь. О том, как ее избили в КГБ. Били ребрами ладоней. О том, как они обвиняли ее в пьянстве, в тунеядстве, в проституции. О том, как она приходила к этому озеру, когда ей было трудно…
Это озеро чистое-чистое, там прозрачная вода. И когда ей бывало очень тяжело, и когда она ощущала слишком сильное давление, она приходила к озеру и часами сидела возле воды. Такое было нервное напряжение, что трудно выдержать. Если бы не это озеро, если бы не этот парк…
— Помогло озеро, — она говорила. — Около него я могу отдыхать. Тут нет глаз КГБ, нет никого рядом.
Еще я видел, что за ней постоянно следили…»
Из заявления накануне суда:
«…Потом что можно рассказать?
Потом я добивался выезда…
Она звонила все это время к начальнику нашего ОВИРа. Звонила и говорила, будто моя мама. Тонким голосом: «Что слышно с моей визой? Почему вы задерживаете визу?» Она требовала, наседала, — мама так не может: «Визу! Давайте мне визу!»
Мы и не знали ничего об этом…
Потом я получил телеграмму от Иды: «Что ты там делаешь? Чем занимаешься? Приезжай в Москву».
Я приехал к ней в Москву и был там десять дней…
Мы сразу поехали на реку, в палаточный городок: там жили отказники. У них был отпуск, и они организовали коммуну.
Мы набрали кучу вещей, Ида шла с рюкзаком, была очень бодрая. Мы сели на теплоход «Ракета» и помчались по реке, и брызги попадали нам в лицо. Было очень приятно: сидели и ехали… Мне было приятно, потому что освободился, потому что уже на свободе. Приятно, что я среди друзей, что я после этих лет заключения, наконец, среди людей, которых могу считать единомышленниками. Мне было приятно ехать по реке на этом теплоходе, который быстро мчался…
Когда мы приехали в этот палаточный городок, первым делом я заметил, как к Иде подбежала маленькая девочка, стала обнимать ее и говорить:
— Вот я вас очень ждала. Я без вас соскучилась…
Ида сразу вошла в эту жизнь, начала помогать, готовить еду… Я сел на камеру от машины, сидел — смотрел. Ко мне подошла какая-то девочка, и мы стали с ней играть. Ида рассмеялась и сказала:
— Ты видишь? Сразу покорил женское население…
Вечерами мне было грустно, и я не выходил к ним, когда они пели, сидели возле костра. Я лежал в палатке. Ида сидела до ночи и часто звала меня, говорила:
— Принц! Идем к нам, идем к костру…
Она звала меня Принцем…
Я не шел к ним. Мне не хотелось…
А Ида сидела вечерами на берегу реки, они пели песни, разговаривали, слушали «Голос Израиля». Москва-река, лес, луга, далеко за городом, где-то восемьдесят километров: мы ехали туда на «Ракете»…
