1
Улица вздыбилась поперек города горою горбатой.
Улица уткнулась в небо перстом асфальтовым.
Улица явила собой знак неразгаданный, тайну сокрытую, волю непроявленную.
Улица сама предложила выбор…
К синагоге можно спускаться сверху. Нисходя, снисходя, понижаясь до ее уровня. К синагоге можно подниматься снизу. Восходя, возносясь, возвышаясь до ее ступеней.
Улица эта тяжела на подъем.
Улица эта тяжела и на спуск.
Кому что…
Кто как…
«ВСЕМОГУЩИЙ ДА ПОМЯНЕТ ДУШУ МОЕГО ПОЧИВШЕГО РОДИТЕЛЯ, ЗА УПОКОЙ ДУШИ КОТОРОГО Я ОБЕТУЮ НЫНЕ ДАТЬ МИЛОСТЫНЮ…»
Я прихожу к синагоге.
Я надеваю на пороге шапку,
Я опускаю деньги в кружку.
В ее тесную щель…
Милостыня моя, как ты мала!
Как ничтожна ты, моя милостыня!
И сотен не хватит, и тысячами не откупишься, и миллионы теперь не утишат боль нашу и вину…
А душу свою не запихнешь в кружку.
Душу свою не протиснешь в узкую щель.
Обдери бока, раскровянь руки, оборви уши — наше прошлое за такой вот щелью. За такой щелью — наше будущее. И настоящее наше — гигантская, взглядом неохватная щель…
2
Отцы наши жили в вечном отказе. Жили — не замечали. Жили — отмахивались. Жили — стонали. Жили — не жили…
В отказе от себя, от предков своих, от книг и от песен, от обычаев и обрядов, от Дома постоянного, в котором светло и уютно.
Не было у них ощущения Дома, а только — пристанища. Временного пристанища на неоконченном пути. В лучшие моменты приходила уверенность — я Дома! — и уходила в моменты нелучшие. От взгляда косого, от слова дурного, от намека малопрозрачного. И потому глушили себя работой, благополучием, цинизмом, самоуговорами, дутыми пузырями-идеалами. Глушили себя самоглушилками, чтобы не расслышать голоса внутреннего. Глушили себя сами, и время глушило их.
Они недодумали, отцы наши, недомолились, недоделали и недодышали, недосмотрели и недоговорили. Молча не научишься говорить… Они все вышли когда-то из гетто, все-все. Они вышли из гетто наружнего и попали в гетто внутреннее. Гетто загнали в них. Гетто оказалось внутри каждого. Без права выхода наружу слова, мысли, поступка. Без права проживания самого себя в самом себе. Петлей за горло — черта оседлости. Петлей, за душу… И касалось это теперь всякого, без прежнего исключения. И ремесленника, и врача, и студента, и купца первой гильдии.
Вы когда-нибудь стеснялись собственного эха?
Вы когда-нибудь бежали от собственной тени?
Вы когда-нибудь заискивали перед глазами своими в зеркале?
А перед детьми своими?..
Так кто же тогда сказал, что у меня отказ?! Грубый, беспричинный отказ вот уже который год?
С их отказом пришло мое разрешение.
Разрешение думать, говорить, поступать, слышать и видеть.
Разрешение шагнуть к самому себе. К детям своим.
А за это, между прочим, надо платить. За это право надо хорошо заплатить, и вот теперь я расплачиваюсь.
Плата моя, как ты мала!
Как ничтожна ты, моя плата!
Мы все расплачиваемся. Все-все. Или будем расплачиваться.
До смерти своей.
До прозрения.
До отъезда.
Или до психлечебницы…
3
Прислушайтесь: звучит вечный кадиш!
По ушедшим, по убегающим, по укрывающим лицо свое, по заслоняющим глаза детям и внукам.
Когда-то, в стародавние времена, наши предки сурово взыскивали за убитого. Они взыскивали не за одного человека, а за все неродившиеся от него поколения. В которых мог оказаться новый Самуил, новый Давид, новый Бар-Кохба.
Уходит человек из народа. Детей своих уводит. Внуков. И в поколениях исчезает след его. И рождаются от семени его так и неродившиеся цари и пророки.
Нет вины на отцах наших. Есть беда на нас.
Они хотели облегчить нашу жизнь. Они ее усложнили.
Приходит время, и ты стыдливо пишешь в анкете нетипичное имя деда. Подходит срок, и тебе намекают на странную твою особенность. Наступает момент, и не отвертеться тебе от основного вопроса.
И вот уже тебе решать: еврей — не еврей.
И тебе же: ехать — не ехать.
И подлаживаться — тебе.
И подстраиваться — тоже тебе.
И проклинать отъезжающих.
И ловить слухи.
И тайком прикидывать свои возможности.
И ждать подвоха от детей своих.
И раздваиваться, и расстраиваться, и зарабатывать язву, гипертонию, психические расстройства…
Евреи всегда поставляли пациентов в сумасшедшие дома мира.