Моци пожал плечами:
— Все решено, но точное время пока не известно.
— Ну хотя бы приблизительно. Через неделю, через месяц, через год?
— Не могу сказать, но ждать осталось недолго. Мы не можем позволить себе долго оставаться в забвении.
— Неужели было так необходимо, чтобы я тоже поехала с вами?
— Да. Потому что вы живая легенда. Жена Хадида Шебира — англичанка. Ваше имя и ваши заслуги перед Киренией известны во всем мире. Если бы вы не поехали, нашему делу был бы нанесен непоправимый урон.
— Когда-то все было совсем не так. Тогда я сделала бы все, что могла.
— Я вас очень хорошо понимаю. Вы и так уже сделали для нас многое…, может быть, даже больше, чем это возможно. Теперь от вас требуется только терпение, и тогда очень скоро увидите, как мы победим. — Полковник Моци улыбнулся. — Тут уж каждый спасается как может. Хадид, например, при помощи вот этого. — И он указал на сверток. — А вот нам с вами это не подходит. Наш дух укрепит надежда.
— Мы уже говорили об этом.
Моци положил сверток на стол и приблизился к ней. Она спокойно наблюдала за ним.
— Да, говорили. Но при других обстоятельствах. Теперь же мы оказались вместе взаперти. Вместе, мужчина и женщина.
Ведь Хадид сейчас для вас уже просто тень. Но я-то здесь. Вот он я, смотрите!
Он подошел еще ближе и, обняв ее, коснулся губами шеи.
Она оттолкнула его. Моци отпрянул с легкостью, не пытаясь упорствовать, и в его темных глазах появилось насмешливое выражение.
— Вы не нужны мне, — сказала она спокойно. — Единственное, что держит меня здесь, это моя верность Хадиду. И вы знаете это. Вы были бы глупцом, если бы попытались заставить меня забыть об этом.
— Во-первых, я не глупец и не хочу об этом забывать. Но вы сами скоро все поймете. Женщина не может вечно любить тень.
Она поднесла руку к шее и дотронулась до того места, которого только что коснулись губы Моци.
— В былые времена, — произнесла она ровным голосом, — Хадид перерезал бы вам горло, если бы увидел, что вы дотронулись до меня хотя бы пальцем…
— В былые времена — да. В былые времена он бы просто кишки из меня выпустил… Он был настоящим мужчиной. Но тени не обладают силой, поэтому я согласен подождать.
Она ничего не ответила и вышла. Даже не поворачивая головы, Моци продолжал стоять у окна, и она знала, что так он демонстрирует ей свое высокомерие. Он давно все решил для себя и был уверен в успехе. Если когда-нибудь он потеряет веру в себя, то будет уничтожен, раздавлен, станет похож на нищего, просящего милостыню на базарной площади…
Спускаясь по лестнице, Мэрион на мгновение задержалась возле двери Хадида. Ей вдруг захотелось войти и узнать, не надо ли ему чего-нибудь, однако она повернулась и пошла дальше.
Что ему может быть надо от нее? Что она может дать ему? А он ей? Моци прав. Хадид стал тенью. Господи, до чего же противно жить, когда рядом с тобою с одной стороны тень, а с другой фанатик!… И какое же это, должно быть, счастье жить простой, обыденной жизнью, знать, что у тебя есть будущее, иметь семью, мужа, свои маленькие заботы и испытывать ни с чем не сравнимую радость от сознания того, что тебя любят.
Наверное, действительно нужно было выйти замуж за соотечественника, подумала она. Того Хадида, которого она некогда любила, больше нет. Но потребность любить жила в ней, и эта потребность, физическая и душевная, теперь поднималась в ней подобно яростной волне.
Она вдруг ощутила жгучую тоску по самым простым вещам…
Ей захотелось, как и много лет назад, когда она была девчонкой и жила в Свиндоне, лежать в постели в собственном домике в каком-нибудь английском городишке и слышать свисток проходящего мимо поезда… Ох уж эти бурные английские ночи, на смену которым приходит день, полный обыденных забот…
Сержант Бенсон занимал небольшую комнату рядом с оружейным складом, такую же чистую и аккуратную, как и он сам.
На стене висели три фотографии в рамках. На одной его родители были запечатлены на пороге своего домика в Камберленде. Одной рукой мать держала за ошейник шотландскую овчарку. На другой на фоне белого песка и синего неба был запечатлен сам сержант, высунувшийся из кабины бронетранспортера. А на третьей довольно невзрачного вида молодая женщина с зонтиком в руках сидела на усыпанном галькой пляже; на обороте стояла надпись «Хильда. Брайтон. 1952». Когда-нибудь сержант Бенсон вернется в Англию и женится на Хильде.
Она была такая же аккуратная, чистенькая и спокойная, как и он сам.
Да, Хильда, конечно, не красавица, думал капрал Марч, сидя в комнате Бенсона и беседуя с ее хозяином. Но может быть, это как раз и хорошо. Сержанту, наверное, не приходится беспокоиться на ее счет, когда он в отлучке, не то что ему, Марчу.
Его девушка работала билетершей в кинотеатре, и он ужасно боялся, как бы чего не вышло. Стоило ему подумать об этом, как его сразу же бросало в жар, а в горле начиналось что-то вроде удушья.
Он спросил:
— А этот майор, что он собой представляет?
Сержант Бенсон проделал в пивной банке пару дырок и наполнил стаканы.
— Не знаю, — задумчиво проговорил он.
— Что, крепкий орешек?
Капрал Марч откинулся на спинку стула и поднял стакан к свету, мигавшему из-за непостоянного напряжения. Проклятое пойло, подумал он, хмуро разглядывая содержимое своего стакана. Он бы сейчас что угодно отдал за пинту настоящего, доброго пива, какое готовят у матушки Джонс, этой добродушной толстушки с большой грудью, даже мешающей ей разливать пиво… Старая добрая матушка Джонс… Дай Бог ей здоровья, ей и всем, кто сейчас уже, должно быть, собрался побузить в «Розе и Короне».
— Не совсем так, как ты говоришь, — сказал сержант. Ему не очень нравился Марч, но он вынужден был мириться с этим, так как тот был к нему ближе всех по званию. Этого долговязого, темноволосого парня с несколько болезненным, как у всех лондонцев, лицом и развязными манерами вполне можно было выносить, если не ожидать от него чего-то большего.
— Знаешь, что я тебе скажу? Нельзя же все время работать…
Ты сам-то…
— Ну ладно, хватит об этом.
Марч улыбнулся. Хоть сержант был спокойнее других, но даже ему нравилось время от времени проводить досуг в деревне. Там у него была знакомая миловидная вдовушка, хотя никто так и не знал, чем они там занимаются: то ли пьют вино и играют в карты, то ли… Марчу было хорошо известно, что собой представляют эти вдовушки, и уж кто-кто, а он понимал, что одним вином и картами дело там не ограничивается.
— Ну ладно, сержант, прости. Мне просто было интересно.
Бенсон допил свое пиво и с чувством проговорил:
— Я знаю, тебе интересно, так что могу рассказать. Ведь это, приятель, волнует не тебя одного. Так вот знай: сплю я только в казарме и нигде больше. И ты давай прекращай шастать в Ардино, особенно теперь, когда у нас появилось столько работы.
— Работа, работа! Вот пускай этот новый офицер и работает!
— Это не его дело. Попробуй-ка обеспечить двадцатичетырехчасовую охрану с таким количеством людей. Сам пойми и объясни остальным. Смотри у меня, чтобы по ночам был в казарме, а про девчонку свою, что живет в Ардино, и думать забудь. С ними вообще лучше не связываться, это каждый знает.
Было бы хорошо, если бы ты это тоже понял.
Марч поднялся и направился к двери. На пороге он остановился и сказал:
— Здешние девчонки ничуть не хуже, чем где-либо еще. А моя Арианна так и вообще всем сто очков вперед даст. — Он произнес эти слова заносчиво, словно хотел убедить в чем-то себя самого. — Я
