чередуясь не урвали себе немного сна, а потом сделала попытку.
«Я подвергла опасности нас обоих»
«Ты спасла нас обоих», поправил Федор. «Со своей магией, ты могла бежать из деревни как только тебя раскрыли. Но ты остановилась, увидев меня».
Лириэль открыла рот для ответа, поняла, что не знает, что сказать и закрыла его. Действительно ее действия, теперь, когда она задумалась над ними, выглядели довольно странно. «Ну а что еще мне было делать? По всему что я знаю, ты мог взорваться при всей этой толпе, верный способ самоубийства!»
«Я приветствовал бы ярость», ответил он хмуро, «но она не пришла по моей команде».
«Но ты попытался?» переспросила дроу, недоумевая, как он мог так поступить. Самосохранение было первейшим принципом в обществе дроу; то, что он пытался сделать, почти наверняка означало его смерть.
Федор только пожал плечами. Они долго сидели в молчании, вслушиваясь в набирающий силу хор лягушек по берегам реки, наблюдая как поднимается над холмами луна.
Через некоторое время он достал небольшой бархатный мешочек из кушака, и вручил его дроу. «Это безделушка, которую я нашел на рынке».
Лириэль с любопытством ослабила завязки и вытряхнула содержимое. Тонкая золотая цепочка упала на ее ладонь, и с ней большой драгоценный камень, того же ярко золотистого цвета как ее глаза. Дорогая вещь. Пусть цепочка была и стара, зато изящной эльфийской работы, а камень вполне мог быть огранен и отполирован искусником-дварфом. А в самом сердце камня отчетливо виднелся маленький черный паук. У Лириэль перехватило дыхание. Желтые камни были редкостью в Мензоберранзане; этому украшению могла бы позавидовать любая жрица или матрона!
«Как сделана эта иллюзия?» осведомилась она, поворачивая камень так и этак.
«Это не иллюзия», сказал Федор. «Камень – янтарь. Он довольно распространен в моей земле – красивый, но не особо ценный».
«Но паук?»
«Настоящий, пойманный в камень случайно. Янтарь был когда-то смолой – жизненным соком деревьев. Во всяком случае,» добавил он тихо, «такой ответ дают те, кто думают».
Она узнала знакомую нотку в голосе, и досказала за него: «А те, кто мечтают?»
Федор был тих некоторое время. «У нас рассказывают легенду об одном воине. После того, как ярость боя оставила его, он, раненый и в полубеспамятстве, забрел в лес, глубже, чем стоит заходить человеку. Наконец он вошел в зачарованное место, и уселся отдохнуть под могучим деревом. Вдалеке он увидел деву из теней и лунного света, прекраснее, чем все что он видел или мог представить в мечтах. Еще, у нас говорят, что человек умирает, когда жизнь превосходит его мечты. Так этот воин ушел из жизни, все еще видя перед собой прекрасную деву, и незрячие деревья проливали золотые слезы. Из жалости, или из зависти, кто может сказать?»
Впервые за короткую жизнь Лириэль не хватало слов. События этого дня, подарок, так специально подобранный для нее, и рассказ Федора тронули душу и глубоко поразили ее. На миг она всем сердцем пожелала вновь оказаться в Мензоберранзане. Родной город, со всем его хаосом и конфликтами, был куда более понятен. Там были правила, и она умела играть по ним. Но как быть с противоположными эмоциями, порожденными в этом странном мире, она не знала.
Однако Лириэль не привыкла к самокопанию. Отставив в сторону эти неудобные новые ощущения, она искала спасения в том, что было ей понятно.
Девушка грациозно поднялась. Доспехи, оружие и одежда слетели с нее, и скоро она стояла, окутанная лишь лунным светом, перед своим спутником.
Глаза Федора затуманились. Наконец-то, подумала с облегчением Лириэль, выражение известное ей! Желание зажигает одинаковое темное пламя, идет ли речь о мужчине дроу или человеке. Но юноша не двинулся с места. Он не отворачивался, но явно был не уверен, стоит ли принимать предложенное.
На миг страх чуть не охватил Лириэль. Страсть была знакомой, привычной территорией, одна из немногих эмоций дозволявшихся дроу. Если не это, тогда что? Других путей она просто не знала.
Затем Федор протянул руку, и с криком радости и облегчения она шагнула к нему.
Луна поднялась высоко, омывая их лагерь мягким сиянием, но для них не существовало течения времени. Человек не знал тех сложных игр, что предпочитали дроу, и Лириэль обнаружила, что не жалеет об этом. Здесь было что-то совсем иное, одновременно чудесное и тревожащее.
Искренность была между ними, слияние безжалостное как солнечное пламя. Оно жгло ей душу так же болезненно, как заря жалила глаза. Почти больше, чем она могла вынести, и все же отвернуться прочь она тоже не могла.
Лириэль старалась вновь обрести себя, восстановить хоть частично самоконтроль. Они покатились вместе, и она поднялась над ним, управляя танцем их близости. Но даже тогда горящие голубые глаза удерживали ее в беспокояше тесном объятии. Дроу закрыла глаза, ища спасения в темноте.
Федор видел это, и не нуждался в Зрении чтобы понять отчаянную попытку самосохранения в этом жесте. Он принял предложение Лириэль как дар, коим оно и было, но не представлял, что это может значить для дроу. Не был он и уверен в том, какое место займет эта ночь в его собственной жизни. И все же, через пути, присущие его народу, он знал не нуждаясь в понимании, что его судьба как то связана с темной эльфийкой. Полная абсурдность этой мысли не беспокоила его; Федор давно привык принимать жизнь такой, какая она есть.
Неожиданно он подумал о котенке снежного кота, с которым он подружился много лет назад, прекрасно зная, что он не может быть приручен. Он принял это со спокойной решимостью, достоянием народа Рашемена. Не обвинял кота за то, что тот следовал своей природе, не желал чтобы тот был не тем, кем он был. Но не сдерживал тогда свое сердце, и не стал сейчас. Те, кто думает, знают, что обнимать дроу безумие. Те, кто мечтают, понимают, что радость жизни даруется мгновениями.
Федор погладил ладонью щеку эльфийки. Слабая улыбка коснулась губ Лириэль, и он провел по ним нежным пальцем. Золотые глаза широко раскрылись, сузились, а затем стали жесткими. Она убрала его руку, и посмотрела ему прямо в лицо. На миг Федор подумал, что видит следы влаги у холодного янтаря.
