крови. Это хороший признак. Замечательно. А как вы себя чувствуете?
— Омерзительно.
— Что ж, это вполне естественно. А как вам местная пища? Надоела, да?
— Угу. До чертиков.
— Меня страшно занимает, общались ли вы ещё раз с мисс Пиласки. Поразительная женщина. Кстати говоря, ведь я побеседовал с ней. Разумеется, она отрицала все то, что сказала вам, но это вполне типично.
— Док?
— Что?
— Скажите, док, что со мной случилось?
— Понятия не имею, Эддиман.
— Когда я стоял перед вами в кабинете, вы обращались ко мне «мистер Эддиман». Сейчас я стал просто Эддиманом, вы не знаете, что со мной стряслось, и вам даже не любопытно. Вот это самое забавное — никому не любопытно, что со мной случилось. Меня привезли сюда без сознания, с разбитой головой и переломанными ребрами — и ни одна живая душа не поинтересовалась, как это произошло. Ни один журналист не заглянул — а ведь я был защитником на самом громком процессе этого года.
Хаймен смерил меня взглядом и кивнул.
— Как давно вы живете в Сан-Вердо, мистер Эддиман?
— Четырнадцать лет.
— Медленно вы учитесь, мистер Эддиман. Очень медленно.
За день до моей выписки Клэр продала наш дом. Придя в больницу, она рассказала мне об этом. Настроение у неё было подавленное.
— Ничего, малышка, — ободряюще улыбнулся я. — Главное — теперь мы можем уехать отсюда. Передай Милли Джефферс, чтобы продала всю конторскую мебель и оборудование. Я уже сказал ей, что заплачу за пять недель вперед.
— Блейк, но ведь тебе все это понадобится, если ты собираешься открыть новую контору в Лос- Анджелесе.
— Если до этого дойдет, куплю все новое. Торопиться не стану.
— Да, Блейк, не торопись. Ты — прекрасный адвокат. Только мне стыдно сказать, сколько я выручила за дом.
— Я и сам знаю — тридцать одну тысячу долларов.
Глаза Клэр изумленно расширились.
— Откуда ты знаешь, Блейк?
— Мы купили его за такую же цену — за тридцать одну тысячу. С тех пор цены, конечно, выросли, но ведь для «наших парней» справедливость превыше всего. Они ведь могли запросто уничтожить меня, раздавить, как муху. Но вот пачкаться не захотели. И они вникают во все мелочи. Даже выясняют стоимость дома. Потом отдают распоряжение, которое в Сан-Вердо тут же беспрекословно выполняют. Господи, как я их всех ненавижу!
— Слава Богу, Блейк, мы уезжаем отсюда. И никогда не вернемся. Узнав, что мы перебираемся в Лос-Анджелес, мама так расчувствовалась, что залила слезами всю телефонную трубку. Детишки тоже счастливы. Они ведь у нас никогда даже моря не видели.
— Почему, мы возили Джейн в Калифорнию.
— Ей было всего три годика, и она ничего не помнит. О, Блейк, мне все равно, где и как жить. Я хочу только одного — чтобы мы были вместе. Я хочу, чтобы у нас все стало, как раньше. У нас получится, Блейк?
— Надеюсь. Я постараюсь.
— Больше мне ничего и не надо, Блейк. Ты только постарайся. Больше я ни о чем не прошу.
За день до казни я поехал на юг, в столицу нашего штата, оставив Клэр заниматься нашим переездом. Мы решили отвезти детишек к матери Клэр, живущей в Пасадине, а сами — поселиться в гостинице, пока не подберем подходящий дом.
Свидание с Хелен мне предоставили без проволочек, хотя условия общения с заключенными были там совсем не такими, как в Сан-Вердо. Комнату для свиданий разделял надвое защитный экран из пуленепробиваемого стекла, а для разговора приходилось пользоваться телефоном. Когда привели Хелен, я так дрожал, что боялся выронить телефонную трубку.
За то время, что мы не виделись, Хелен не изменилась. На её прекрасном лице не было и следа бледности, присущей заключенным. Даже грубое серое платье не умаляло её необыкновенной красоты.
Подойдя к стеклянной перегородке, Хелен улыбнулась мне, потом взяла трубку и сказала:
— Как я рада вас видеть, Блейк! Ужасно, что с вами такое случилось! Мне страшно жаль, поверьте. Бедный Блейк — вы такой славный.
— Не будем обо мне говорить. Это все в прошлом. Плохо только, что нас разлучили. Но я не теряю надежды. Сегодня я встречаюсь с судьей Салливаном, членом Верховного суда. Я попытаюсь добиться пересмотра дела.
— Бедный Блейк, неужели вы до сих пор не поняли, что закон здесь находится в руках тех людей, которые правят в этом штате? Какое им дело до соблюдения законности?
— Я считаю, что шанс у нас ещё есть, — настаивал я.
— Блейк, никаких шансов у нас нет, и потом мне это совсем не нужно. Я устала и хочу, чтобы все побыстрее закончилось. Поверьте, Блейк, мне и в самом деле ни капельки не страшно.
— Не верю.
— И все мои слова… Вы ведь по-прежнему не осознали их смысла?
— Хелен, ты сказала, что… являешься критиком — в некотором роде?
— Да, — она улыбнулась — с сочувствием, пониманием и даже не без симпатии. — Вы мне верите и не верите одновременно. Вы так боитесь мрака, что не позволяете себе разглядеть лучик света. Да, в некотором роде я и впрямь критик.
— Ты своими глазами увидела наш мир. Как ты его находишь?
— Я ещё мало видела, Блейк.
— Но какое-то мнение у тебя сложилось?
— Зачем вы со мной играете, Блейк? Вы ведь все равно мне не верите.
— Скажи мне, прошу тебя.
— Что мне вам сказать, Блейк? В вашем языке нет таких слов. Зло, грех, скверна — все это бессмысленные понятия. Все не так, Блейк. Как мне это вам объяснить? Вашим людям нравится причинять другим боль, а это противоестественно. Вывернуто наизнанку. Но почему? Почему весь ваш мир вывернут наизнанку?
— Не знаю, Хелен. Я только знаю, что люблю тебя…
— Нет!
Улыбки как не бывало, а лицо её вмиг стало скучным и невыразительным.
— Не говорите этого больше, Блейк. А теперь — уходите!
Когда Хелен Пиласки говорила таким тоном, спорить с ней было бесполезно. Я встал и зашагал к выходу, но перед самой дверью обернулся. Хелен сидела в прежней позе с застывшим, ничего не выражающим лицом. Как у греческой статуи.
Судья Салливан терпеливо выслушал мои доводы и — отказал. За ужином я не прикоснулся к тарелке. Вечер выдался прохладный и я почти час бродил по городу. Потом завернул в казино, где мне неожиданно улыбнулась удача — я выиграл в кости девять раз подряд. Знатоки утверждают, что с людьми, безразличными к деньгам, к выигрышам и проигрышам, такое изредка случается. Если бы я ставил по- крупному, то заработал бы целое состояние. Однако я довольствовался скромными ставками, и вышел из казино всего на триста десять долларов богаче. Вернувшись в отель, я зашел в бар, чтобы избавиться от части выигрыша. Свински, мерзко напившись, я ухитрился добраться до номера, не сломав по дороге шею,
