– Ну зачем было отбирать у нас телевизор? Вот что мне хотелось бы знать!
Этого не знал никто. После попытки к бегству древний аппарат больше не желал включаться. Словно все светлячки, освещавшие экран изнутри, однажды, пока все спали, сбежали через шестиугольные отверстия в решетке. И разумеется, у Анатоля нашлась на этот счет своя идея: стена, окружавшая Аляску, Великая Стена, отбрасывает густую тень., и вот по мере приближения зимы все световые образы оказываются погребены под ее тенью.
– Будь осторожен, приятель. На этих улицах даже тени бродят, не стоят на месте. Настоящие обитатели города – эти жирные пятна, отпечатавшиеся на тротуарах. Если тебе нужно о чем-то договориться, общаться придется с тенями.
Время шло, и старшая медсестра распорядилась вынести телевизор и заменить это древнее чудище настольным радио. Старый радиоприемник так и продолжал пылиться в дальнем углу зала. Новое радио тотчас же сделалось центром притяжения, местом, вокруг которого пациенты собирались, чтобы связывать воедино свои невозможные фантазии. За одним исключением. Бобу с каждым днем становилось все тяжелее находиться среди больных. Его мутило от их неразумия, от их по-детски счастливых взглядов. Когда такой взгляд появляется на лице взрослого, ты сначала впадаешь в ярость, а затем ярость сменяется состраданием. Они были способны целый день простоять, пуская слюни, вокруг гигантского радиоприемника. А Боб не мог больше оставаться в этом месте ни минуты. Просто не мог. Не мог больше терпеть.
Со всем этим было бы легче справляться, если бы Клара его навестила. Но она этого не сделала. Определенно, она давно уже вернулась в Нью-Йорк. Муж, несмотря ни на что, конечно, примет ее обратно с распростертыми объятиями. Боб чувствовал себя так, как будто его на три дня вывесили за окно на просушку. Из-за попытки к бегству его трижды подвергали электрошоку, но после третьего раза прошло уже две недели. В последнее время старшая сестра обращалась с ним вполне приветливо. И не с ним одним: Джо Панде было дозволено копаться в саду; несчастный боксер все так же был одержим стремлением обнаружить телефон, зарытый в пределах лечебницы. Пока остальные пациенты совершали дневную прогулку, Джо часами буравил сад, не обходя своим вниманием ни пяди земли. Копал и копал. Буравил и буравил. Как по команде, словно автомат.
И все-таки обхождение Норы казалось Бобу несколько странным, слишком уж любезным. Со всеми прочими она вела себя иначе.
– Что с вами происходит, мистер Иереги?
На мгновение в глазах Боба вспыхивал крохотный огонек, однако он тотчас же безвольно отмахивался рукой – это было отработанное движение, вроде бы означавшее «это не имеет значения, все это глупости, не стоит беспокоиться, я задумался о своем, сам че знаю, что говорю», – один их тех жестов, которыми дают понять: не обращайте на меня внимания. А если Боб был в настроении – что случалось с ним все реже, – он мог как-нибудь и отовраться:
– Ничего особенного, сестра. Я слушал шум дождя, стучащего по пластиковым крышам теплиц. И мне вдруг показалось, что это аплодисменты.
Графология
Сестра Нора решила провести занятие по графологии. Больным надлежало двенадцать раз подряд записать на бумаге одну и ту же фразу:
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
Я стараюсь лечиться с удовольствием.
– Слова – как железнодорожные пути. Слова обладают терапевтическим воздействием, – пояснила сестра Нора. – Слова переменяют нашу жизнь. Мы способны жить внутри них. Все дело в том, чтобы подобрать правильные слова.
Скальпели тоже видят сны
Опытному хирургу в момент перед самым началом лоботомии открытый мозг, скорее всего, напоминает кочан цветной капусты, только красный и липкий.
Кое-что необходимо проделать еще до вскрытия. Первый шаг – обрить голову пациента электробритвой. Тогда можно приступать к анестезии. Второй шаг – сделать скальпелем надрез по всей окружности головы. И тогда самый опытный из хирургов, мужчина в перчатках из латекса с лицом Мануэля де Фальи, тот, кто дирижирует всем ходом операции, должен аккуратно отделить кожу от черепа и сковырнуть скорлупу – чтобы хоть как-то это назвать, – и в конце концов обнаружится красный и скользкий кочан цветной капусты, каковым в конечном итоге является любой мозг. В результате подобной операции ранее опасный и буйный душевнобольной обретает желаемую кротость, полностью утрачивает способность разговаривать и даже его двигательные функции заметно ослабевают.
Врач провел уже не одну дюжину подобных операций; неоспоримо, что последствия лоботомии для человеческой личности губительны, но ведь к операциям такого рода прибегают лишь как к крайнему средству.
