лица, по имени Маланья, умница и скромница. Она с первого раза приглянулась Ивану Петровичу; и он полюбил ее: он полюбил ее робкую походку, стыдливые ответы, тихий голосок, тихую улыбку; с каждым днем она ему казалась милей. И она привязалась к Ивану Петровичу всей силою души, как только русские девушки умеют привязываться, — и отдалась ему. В помещичьем деревенском доме никакая тайна долго держаться не может: скоро все узнали о связи молодого барина с Маланьей… Поднялся гвалт, крик и гам: Маланью заперли в чулан; Ивана Петровича потребовали к родителю… С внутренней дрожью во всех членах, Иван Петрович объявил… что чувствует себя выше всяких предрассудков, а именно — готов жениться на Маланье»2.
Сведений о том, «поднялся ли гвалт» в доме Тухачевских, когда отношения Николая Тухачевского и его дворовой девушки Мавры Милеховой, стали известны Софье Валентиновне, не сохранилось. Но, судя по зафиксированным воспоминаниям, истории реальная и художественная «по интонации» совпадали.
Старожил поместья А. П. Косолапов рассказывал:
«Жил в ту пору в нашем селе… бедный мужик. Звали его Петр Прохорович Милехов. И вот у него, у этого бедного мужика, было пять дочерей, и… все они были красавицы… Ну а Мавра, так и говорить нечего — красавица: что ростом, что статностью, что лицом… Работала она у Тухачевских в имении, и Николай Николаевич полюбил ее. Бывало, стоит, смотрит на Мавру и все улыбается… Конечно, старше ее годами, а так сам по себе ничего — рослый, чернявый, только глаза были какие–то утомленные. Софья Валентиновна понимала, что ее Коленька влюбился в Маврушу…»
Идиллическая картина внесословного брака по любви несколько размывается документами. В РГВИА хранится свидетельство, выданное Тухачевскому, на основании определения Смоленского окружного суда.
«Смоленский Окружный Суд, в силу состоявшагося 23 августа 1896 года определения и на основании представленных в Окружный Суд документов выдал сие свидетельство… Михаилу Николаевичу Тухачевскому, записанному в метрической книге Московской Феодоро–Студитской что за Никитскими воротами церкви за тысяча восемьсот девяносто третий год, части первой о родившихся, в том, что он родился 3 февраля тысяча восемьсот девяносто третьяго года… крещен 5 марта тысяча восемьсот девяносто третьего года; вероисповедания православнаго; восприемниками при крещении были: врач Николай Александрович Крамарев и вдова надворнаго советника Екатерина Яковлевна Аутовская».4 То есть только в 1896 году (через три года после рождения) М. Н. Тухачевский получил свидетельство о рождении, причем в силу судебного определения. Наиболее вероятной причиной столь позднего юридического «признания» может быть незаконнорожденность. Это предположение косвенно подтверждается и «специфичностью» восприемников при крещении: врача и надворной советницы. Если исходить из того, что родители Тухачевского обвенчались в 1896 году, то вне брака кроме Михаила родились его братья Николай (1890) и Александр (1895) и сестра Надежда (1892).
А вот документ о причислении Михаила Николаевича к роду Тухачевских.
«Смоленскаго Дворянскаго Депутатскаго Собрания Свидетельство.
Дано сие из Смоленскаго Дворянскаго Депутатскаго Собрания, на основании п. б ст. 350 и 374 т. IX Свод. Зак. издан. 1899 г., потомственному дворянину Михаилу Николаевичу Тухачевскому, родившемуся 3–го февраля 1893 года, в том, что он, определением Смоленскаго Дворянскаго Депутатскаго Собрания, 31 июля 1901 года причислен к роду отца его Николая Николаевича Тухачевского, внесенному во вторую часть родословной книги и утвержденному указом Правительствующаго Сената, по Департаменту Герольдии, от 15 декабря 1886 года за № 5361 Смоленск, августа 2 дня 1901 года. Гербовый сбор уплачен»5.
Дворянские дети, родившиеся в браке, автоматически причислялись к роду родителей. Тухачевский же, как видно из свидетельства, причислен к роду отца только в 1901 году — ему исполнилось уже восемь лет. Остается только догадываться, как уязвляли его эти неурядицы. И как страдало самолюбие, порождая болезненное подсознательное стремление к «компенсации».
Классик психоанализа К. Г. Юнг отмечал:
«Комплексы всегда содержат в себе нечто вроде конфликта или, по крайней мере, являются либо его причиной, либо следствием. Во всяком случае, комплексам присущи признаки конфликта, шока, потрясения, неловкости, несовместимости. Это так называемые «больные» точки… о которых не очень–то хочется вспоминать и еще меньше хочется, чтобы о них напоминали другие, но которые зачастую самым неприятным образом напоминают о себе сами… Комплекс или обладание комплексом не обязательно означает неполноценность. Это значит только, что существует нечто несовместимое, неассимилированное, возможно даже, какое–то препятствие, но это также и стимул к великим устремлениям и поэтому, вполне вероятно, даже новая возможность для успеха… Но они означают также и неисполненное в индивиде, область, где, по крайней мере, сейчас он терпит поражение, где нельзя что– либо преодолеть или осилить»6.
Так в детском мироощущении Тухачевского возникла первая, неосознаваемая, но ощущаемая трещина. Трещина тем более глубокая, что сызмальства и всю жизнь он был нежным, любящим сыном.
На смоленской земле прошли первые годы будущего маршала. Всеми делами в имении управляла его бабушка[ 2 ]; отец мало интересовался хозяйством. Имение Александровское, когда–то огромное и богатое, после отмены крепостного права постепенно пришло в упадок, его пришлось заложить, а через несколько лет — продать с торгов, к большой печали семьи, расстававшейся с ним как с частью собственной родовой истории. (Еще одна литературная аллюзия — чеховский «Вишневый сад».) Тухачевские перебрались в небольшое имение Софьи Валентиновны близ села Вражское Чембарского уезда Пензенской губернии. Там жили летом, во время школьных каникул, зимой — в Пензе.
«Жизнь во Вражском была скромной… дом был одноэтажный, в несколько комнат. Самая большая комната имела по три больших окна с каждой стороны. Украшением и единственной роскошью этой комнаты были больше зеркала и два рояля — на одном, по преданию, играл сам Рубинштейн. Отец, Николай Николаевич, отлично музицировал в четыре руки с Софьей Валентиновной. Моцарт, Бетховен, Шопен были их любимыми композиторами. Из Москвы к Тухачевским приезжал гостить знаток и ценитель Скрябина, ученик Танеева Н. С. Жиляев»7.
С Жиляевым, ставшим в 30–е годы профессором московской консерватории, М. Н. Тухачевский поддерживал дружеские отношения всю жизнь. (После расстрела маршала в 1937 году Жиляев был репрессирован.) Михаил Николаевич с детских лет унаследовал от отца и бабушки любовь к музыке. Дети были способными музыкантами. Александр готовился к поступлению в консерваторию — позднее он стал учеником Гольденвейзера по классу рояля, а затем выбрал виолончель… Наибольшие надежды подавал самый младший, Игорь. Его считали вундеркиндом.
Летом дети занимались домашними работами и хорошо отдыхали: устраивали свои спектакли, концерты, художественные вечера. Бабушка и отец играли на рояле, брат Александр — на виолончели, сам Миша — на скрипке. Играли в шахматы, шашки, городки. Миша увлекался астрономией, аккуратно следил за погодой, соорудив вместе с братом Николаем самодельную метеорологическую установку8.
Елизавета Николаевна, младшая сестра маршала, вспоминала:
«Я могу рассказать о ранних годах его жизни только со слов людей, окружавших его в детстве, главным образом, нашей матери Мавры Петровны. По ее рассказам он был необыкновенно подвижным, живым и предприимчивым мальчиком и его ни на минуту нельзя было оставлять без присмотра. Например, когда он научился ходить, то для него пришлось взять отдельную няньку, т. к. нянька, общая для всех детей, должна была все свое внимание уделять только ему, во избежание какой–нибудь катастрофы. Главной обязанностью этой новой няньки было ходить сзади Миши и держать его за рубашку, ни на минуту ее не выпуская»9.
Специалисты по возрастной психологии называют таких детей гиперактивными. Из этих «разрушительно любопытных », возбудимых детей вырастают люди, стремящиеся к абсолютному лидерству, нередко жесткие.
Портниха Тухачевских, Полина Дмитриевна, почти всю жизнь жившая у них и обшивавшая всю семью, рассказывала, что маленький Миша был совершенно неистощим на разные выдумки и шалости, которые часто кончались для него даже наказанием, но это никогда нисколько не портило его настроения и он тут же продолжал выдумывать новые шалости, вовлекая в них своих братьев и любимую сестру Надю.
«Полина Дмитриевна была очень религиозна, почти монашка, не знаю, как она прижилась в нашей антирелигиозной семье, но и она настолько любила Мишу, что прощала ему даже его всякие антирелигиозные выходки, которые он любил проделывать, — вспоминала сестра Тухачевского Елизавета Николаевна. — Михаил Николаевич и в детстве отличался необыкновенной физической силой. Любил верховую езду, городки, упражнялся с гантелями, а больше всего любил борьбу. Его сверстники–мальчишки из Вражского, будучи уже взрослыми, рассказывали об их играх в войну, и по рассказам их, выигрывала всегда та сторона, в которой находился Михаил Николаевич. Бороться же он выходил и на двоих. Но игры и развлечения никогда не мешали ему очень много читать…»10 Он запоем читал на русском и французском языках классику и модных авторов (литературные герои, интересовавшие больше других, — Андрей Болконский и Ставрогин). Вообще, «книжность» — непременная составляющая для дворянского быта — в семье Тухачевских культивировалась. В девятнадцати километрах от Вражского — Тарханы, имение бабушки Лермонтова. Туда не раз ездили Тухачевские. Неподалеку — Ясная Поляна, куда, по семейным преданиям, Тухачевские ездили в гости к Толстому. В уездном городе Чембаре некогда учился Белинский, в Пензе тянул служебную лямку СалтыковЩедрин, рядом, в Наровчате, родился и провел детство Куприн. Словом, Пензенская губерния имела литературную славу. К началу XX века Пенза была одним из просвещенных русских городов, ее шутя называли «мордовскими Афинами». В городе были мужские и женские гимназии, художественная школа с неплохой картинной галереей, богатая библиотека имени Лермонтова, читальня имени Белинского, в создании которой принимал участие Чехов. Кстати, Пенза с 60–х годов XIX века была местом ссылки польских революционеров, позднее — народовольцев, а в конце века — социалдемократов11. И рожденные литературой образы, питавшие отроческое воображение, смешивались с фактами повседневной жизни.
Михаил, будучи подростком, сочинял пьесы для домашнего театра и сам же играл главные роли. Пьесы сочиняли сами и рисовали смешные афиши. Главными действующими лицами бывали Михаил и Шура. Николай открывал и закрывал занавес, а также исполнял обязанности суфлера. Игорь играл на рояле. Потом, уже в гимна зии, на смену самодеятельным пьесам пришел Чехов.
В инсценировке чеховской «Хирургии» Михаил играл роль фельдшера, а в «Канители» — дьячка.
Характерный штрих. Тухачевский не любил рассказывать о неприятностях. И не жаловался на обидчиков — эта черта не исчезла и когда он стал взрослым. (Как сохранилось и тщательно скрываемое неумение быстро «стряхивать» с себя, забывать обиды и неудачи).
«У нас во Вражском, во дворе, летом после сенокоса свозили и складывали большие скирды сена. Старшие братья и сестра любили туда взбираться и проводить там время. Обычно выбирался один какой–нибудь стог сена, который к осени приходил в полную негодность. Но это никого не смущало. Братья, сестра, их товарищи и подруги там сидели, разговаривали, а нас, маленьких, туда подсаживали к нашему большому удовольствию. И вот один раз мать увидела, что братья с товарищами затеяли там борьбу и возню, и кто–то неудачно толкнул Мишу. От неожиданности он не успел зацепиться за кого–нибудь и полетел вниз,ударившись сильно грудью о землю. Когда мать подбежала к нему, то увидела, что он не только не мог говорить, но даже дышать. Мать очень перепугалась и, когда Миша отдышался и смог, наконец, разговаривать, она потребовала сказать ей, кто его столкнул со скирды, но ни уговоры ее, ни требования не помогли, и он виновника так и не выдал»12, — рассказывала Е. Н. Тухачевская.
Тухачевский учился в Пензенской гимназии с 1904 по 1909 год. В документах гимназии сохранились такие записи:
