сдвинул фотографии в сторону. Но все же бросил на них взгляд. И обомлел. И придвинул пачку к себе обратно.
Его повсюду искали, считали без вести пропавшим, выдвигали невероятные версии — а он, оказывается, сидит в подвале на цепи, прикован за ногу к батарее парового отопления. Господи, это же сенсация! Гори огнем материал о ворованном бензине! Обойдется газета без рассказа о драме на бензоколонке! Хорьков нашелся! Так вот он где, вершитель судеб России — с подбитым глазом, в закаканых штанах томится Хорьков в бетонном подвале. Нет, это невозможно, господа!
Первый заместитель главы администрации президента, бывший секретарь Совета безопасности России, председатель главной энергетической компании страны — всех титулов не счесть — словом, знаменитый на весь мир Борис Хорьков. Ни одно решение в стране не принималось без его ведома. Поговаривали, что, несмотря на свой не самый высокий чин, он снимает и назначает министров, имеет влияние на самого президента, и — кто знает! — однажды может прибрать верховную власть к рукам. Многие называли его серым кардиналом Кремля, кукловодом, главой таинственной «закулисы», которая вершит судьбы нашей Отчизны. Что это за «закулиса» такая, никто толком описать не мог, но мерещилось многим: висят где-то в Кремле специальные кулисы, бордово-красные, бархатные, а вот за ними как раз и происходит самое интересное. Мало ли что правители сказали со сцены народу — вот за кулисами, там-то как раз и творится история. Собираются таинственные люди, отдают шепотом таинственные приказы.
Помимо прочего, Хорьков был поэтом, что, в принципе, неудивительно: многие государственные мужи баловались стихосложением. Слышал я, что бывший генеральный секретарь бывшей коммунистической партии товарищ Андропов тоже сочинял. А Брежнев, тот целых два романа написал. Один — про войну, а про что другой, забыл: мы этот роман в школе проходили, а я учился на тройки. Еще мне рассказывали про французского кардинала Ришелье и сэра Уинстона Черчилля, дескать, и они в свободное от баталий время — пописывали. Я полагаю так: вожди занимаются сочинительством исключительно для того, чтобы показать нашему брату литератору, что творческая профессия гроша ломаного не стоит. Видишь, говорит вождь литератору, я даже сочинять лучше тебя могу, писака!
Вот какой человек был Борис Хорьков, одно слово: незаурядная личность исторического масштаба. На него заглядывались, на него и равнялись.
Потом Хорьков вдруг пропал — известие потрясло страну. Думаю, тунгусский метеорит, рухнув с небес на землю, не наделал больше шума, чем исчезновение маленького плешивого человечка. Мир в одночасье осознал, что не ростом измеряется значение сей персоны! Не может народ жить без него — и все тут! Страна открыла рот — да так закрыть и не смогла, стояла с открытым ртом посреди Среднерусской возвышенности. Как же это он, родимый, не уберегся? Поехал в круиз на яхте и пропал. Говорили разное — до того дошли, что приплели к делу Бермудский треугольник, хотя плавал Хорьков по Средиземному морю. Нашим писакам только волю дай! Неопознанный летающий объект тоже был замечен в акватории, где дрейфовала яхта. Помню, мы долго смеялись над статьей из «Новых известий» — автор не отрицал возможность того, что внеземные цивилизации начнут знакомство с человечеством с похищения Хорькова. А что? Вполне выходило логично. Кто самый предприимчивый, умный, дальновидный, информированный? Вот если бы вы были марсианином — вы бы кого украли: Васю-водопроводчика или Бориса Хорькова, главу «закулисы»?
Оказалось однако, что украли Хорькова отнюдь не марсиане. Не марсиане же, в самом деле, приковали его за ногу к батарее, не марсиане подбили ему глаз. И уж никак не марсиане дали ему в руки «Финансовые ведомости». Как и положено похищенному, Хорьков держал в руках газетный листок и показывал зрителю дату выпуска. В пачке фотографий были представлены все возможные издания: Хорьков был запечатлен с «Известиями», «Российской газетой», «Коммерсантом»… Отечественная пресса, похоже, была использована похитителями в полном объеме, кажется, ни одного издания похитители не упустили. Даже малоизвестный «Гудок» и то был представлен — прижимал узник к груди газету «Гудок» и пальцем указывал на верхний угол желтой страницы.
— На даты смотри, на даты! — Гена долдонил.
Действительно, на каждой фотографии заключенный держал газету таким образом, чтобы дата была отчетливо видна. Пальцем он, оказывается, именно на дату и указывал. Это старый прием.
Так повелось еще со времен похищения итальянского министра Альдо Моро — похитители нарочно фотографируют свою добычу с газетой в руках, чтобы по фотографии можно было определить дату события. Дескать, не блефуем: похищенный еще жив, и такого-то числа такого-то месяца находится в наших руках.
— Обрати внимание, — сказал Гена, — вот на этой фотографии он держит в руках твой листок.
И точно: несчастный узник прижимал к груди выпуск «Вечерней Москвы» за пятнадцатое сентября текущего года, я сразу узнал этот номер, там на первой полосе статья Оксанки Коваленковой про кинофестиваль в Каннах. Не буду ей рассказывать, подумал я, зачем барышню расстраивать. Вот так пишешь заметку про кинозвезд, а читателем твоим становится горемыка, прикованный к батарее. Летай после этого на фестивали! Пиши о прекрасном! Нет, я уж лучше про ворованный бензин буду сочинять.
— Что скажешь? — Гена жарко дышал мне в затылок.
— Ну что тут можно сказать? Влип мужик. Чеченцы или арабы?
Гена пожал плечами.
— Наверное, выкуп требуют?
— Требуют. — И Гена назвал цифру. Нет, поймите правильно, я в курсе того, по сколько крадут, меня шестью нулями не удивить. И как бюджет пилят, тоже слышал. Пять миллиардов пришло в казну, а назавтра три осталось — знаем мы это, проходили. И про то, как разворовали Стабилизационный фонд, тоже наслышан. Было четыреста миллиардов, потом вдруг — раз! — и двести. А потом вообще шаром покати, кончился фонд. Можно считать, что я человек подготовленный, — меня воспитала эпоха либеральной экономики. Однако размер суммы выкупа потряс. Я попросил повторить. Гена повторил.
— Не может быть! — сказал я.
— Вся страна на нем держится, — сказал Гена Чухонцев. — Решено спасать для блага Отечества.
— И где ж такие бабки достанут?
— Говорят, срочный заем оформят у Китая. И кредит у МВФ возьмут. И еще гособлигации выпустят. Так, может, и соберут к четвергу.
— К четвергу? — словно речь шла о пяти миллионах.
— Велено к четвергу перевести на Сейшельские острова одну треть, другую треть в гонконгский банк, а остаток не помню куда — в Латинскую Америку, что ли.
Я даже не знал, что сказать. На мой взгляд, Хорьков не стоил таких денег. Жизнь человеческая, конечно, бесценна, но все-таки у каждой метафоры есть предел, за которым она не воспринимается. Бесценна — но не до такой же степени.
— Пока еще время есть, — сказал Гена, — до четверга три дня осталось. Может, мы его так найдем. И деньги сбережем.
— Для кого сбережете?
— Для страны.
Как-то дико прозвучали эти слова.
— Ну, ищите, — сказал я. Что еще я мог сказать?
— Совет нужен, — сказал Гена Чухонцев, — прямо по твоей специальности дело. Гляди, что получается.
Мы разложили фотографии веером.
— Вот на «Российской газете» число стоит: третье апреля. На «Вечерке» — пятнадцатое июня. На «Ведомостях» — второе мая. На «Известиях» — пятое августа.
— И что? Регулярно его фотографировали.
— А на «Новой газете» дата — шестое февраля.
— И что?
— А на «Коммерсанте» и того хлеще — десятое января.
— Ну и что? Что талдычишь? Сам вижу! Ну да, десятое! Допустим, января! И что с того?
— А вот что! — И Гена достал стопку газет. — На эти фото теперь смотри! В другом месте Хорьков был шестого февраля! И десятого января был в другом месте! И пятого августа! Гляди сюда! — Газеты и впрямь
