Бывают долдоны, которые занимаются никому не нужной деятельностью упорно и страстно, — вот и Палыч такой. Я ему сто раз говорил, что проще плюнуть на этот город, — ну что с ним будет в конце концов? Горел наш город не раз, всякие иноземцы его утюжили почем зря, жители сами себя резали и дома свои ломали без остановки — ну что тут прикажете хранить? Что уцелеет, то и уцелеет, и на том спасибо. А Палыч все ходил в свои общественные советы, письма подписывал, за правду воевал. Город жил своей бодрой жизнью, миллионщики строили небоскребы и доходные дома, ломали что хотели, а пожилой архивариус с палкой все дебатировал — а имеют ли миллионщики право рушить город? Потихоньку членов общественных советов купили, ушли в отставку, особо ретивых спровадили с почестями на тот свет (нет-нет, никакого криминала, просто перетрудились немолодые люди, перенервничали: бац, и инфаркт, с раком в придачу), — остался один Палыч. Он хромал по начальственным кабинетам, доставал допотопный диктофон, заклеенный скотчем, жалобно глядел на господ градостроителей, задавал блеющим голосом вопросы, — и выгнать его представлялось решительно невозможным. В сущности, жалкое зрелище: пожилой журналист из вечерней газеты, принадлежащей не какому-нибудь резвому магнату, а властям города. Унылый пенсионер на нищенском окладе, ну какой от него может быть вред? Однако выяснилось, что Палыч опасен, и стук его палки по господским паркетам стал вызывать нервный тик у материально ответственных лиц. Он выяснил, написал и напечатал, кому принадлежит фешенебельный городок «Островок воображения» на Москве-реке, как разрешили сооружать элитную новостройку в Летнем саду, зачем утюжили бульдозерами сладкие полянки Лосиноостровского парка, сколько денег отмыли на реконструкции особняка декабриста Денисова на Остоженке, — и много еще всякого интересного раскопал Палыч. Иногда я завидовал, чаще боялся за него. Палыча пытались выгнать из газеты под разными предлогами — однако он приносил справки об инвалидности и смотрел жалобно; его милостиво прощали; он смиренно благодарил, старательно хромал к дверям и обещал исправиться; через месяц-другой все повторялось. Словом, это была блистательная тактика, и мы делали на очередном увольнении Пал Палыча неплохие деньги: разводили новичков на ставки. В общем, неудивительно, что на него в очередной раз подали в суд. Надо спасать коллегу, это понятно. Посмотрел я бумажки Палыча.
— Ого! — только и сказал.
— Вот это все сперли, а я вышел виноват.
— А в чем, собственно, дело? — Оксанка пришла злая: не иначе, получила взбучку от начальства. Перешагнула через палку Палыча, примостилась на сейфе, ногу на ногу положила. — И где чай?
— Какой чай? Любуйся!
— Ого! — сказала Оксана.
В цвете, с масштабом, фас, профиль, все как положено — каталог ювелирной лавки, альбом Оружейной палаты. Одно слово — сокровища.
— Сколько такая штуковина стоит? — ткнул я наугад.
— Миллиона три, — сказал Палыч.
— И это ты все спер?
— Так говорят.
— Поделился бы ворованным, Палыч.
— Обокрал я царство Удмурту, — сказал Палыч горестно. — Вот ты, Оксана, скажи: ты про сокровища царства Удмурту слышала?
— Все слышали. Столько публикаций было!
— Нет больше сокровищ царства Удмурту! Украли все!
— Один я, значит, такой темный, — сказал я коллегам. — Расскажите, потерплю. Ох, Палыч, все-таки придется про твое дремучее Удмурту слушать.
Палыч рассказывал долго, Оксанка вставляла живописные детали — оказывается, один я не знал про царство Удмурту, а его уже два года обсуждают во всех телепередачах и каждой газете. И куда я смотрел, спрашивается?
История с царством вот какая. Был, оказывается, такой древний народ удмурту, мирные и высококультурные кочевники. Откололся этот народ от киммерийцев (фразу про киммерийцев я выслушал хладнокровно, решив при случае узнать у Татарникова, кто они такие). Ну, словом, откололся этот народ от киммерийцев и странствовал долго по Переднему Востоку, аж до Ирана доходил, потом двинулся на Север и добрался до Урала. Там этот народ открыл залежи полезных ископаемых, золота и драгоценных камней, построил города и зиккураты (слово «зиккураты» меня удивило, но я и бровью не повел, словно каждый день про зиккураты слышу). Народ царства Удмурту на Урале численно возрос, а потом двинулся дальше к Северу — и, видимо, дошел до Северного океана. По одной из гипотез, народ Удмурту дошел аж до Аляски и таким образом честь открытия Америки принадлежит ему. Была у них и письменность, ремесла, потрясающее искусство, только вот столицу их долго не могли найти, много лет искали. Искали и искали — и была это вековая мечта всякого русского человека: открыть царство Удмурту! Помните сказки про молочные реки и кисельные берега? Так вот, это царство Удмурту описывали. Сказки про это древнее царство сказывали, летописи писали, песни пели, — а найти никак не получалось. Но каждый русский в затаенной глубине души хотел найти его, это великое царство Удмурту.
— Послушай, Палыч, — сказал я архивариусу, — насчет каждого русского — это ты загнул. Что касается меня, я царство Удмурту никогда не искал. Не преувеличивай.
— Ты просто не задумывался над тем, чего на самом деле хочешь. Ты ведь хороший человек! Хочешь счастья своим соседям? Хочешь покоя стране и равенства гражданам? Хочешь справедливости, добра, богатства для своей родины, ведь так? А все это было в царстве Удмурту! Люди любили друг друга, не враждовали, много работали, а продукт своего труда делили поровну. Вот такое было царство! Оно древнее Византии, богаче городов средневековой Европы! Иван Василич Грозный воевал Сибирь в расчете напасть на след утерянного царства. Петр Первый хотел возродить царство Удмурту на чухонских болотах: Санкт- Петербург — это попытка нового Удмурту, чтоб ты знал. Коммунисты хотели возродить тысячелетнее царство Удмурту, не получилось у них. Экспедиции посылали на Урал, искали стоянки древнего народа, остатки городища. Не нашли. И теперь новая русская мечта опять-таки связана с возрождением Удмурту. Построим банки, возведем государственные монополии! И будет у нас благостно, как в царстве Удмурту! И вот сегодня наконец повезло!
— Где повезло?
— Недавно нашли.
— Что нашли? Где оно?
— Так вот оно под нами как раз, — сказал Палыч, и хромой ногой постучал по редакционному линолеуму.
— Удмурту?
— Ну конечно! Нашли, нашли! — Палыч разволновался, радостный блеск обнаружился в глазах энтузиаста, даже забыл, бедолага, что он кандидат на нары. — Сбылась вековая мечта русского народа! Вот оно, царство, совсем рядом оказалось! Копать начали на Тверской площади — по всем правилам раскоп сделали, чего там только нет!
— А что там нашли? — оживилась Оксанка.
— Золото, серебро, бриллианты, несметные сокровища!
— Где нашли? — Я ничего не понимал. — В царстве Удмурту нашли?
— Точно. В Москве. В нашем с тобой городе, построенном на месте древней столицы царства Удмурту.
— Это как так?
— На Пушкинской площади, не видел, что ли? Там уже три месяца огорожено. У нас теперь под памятник Пушкина тоннель копают, такого размера вырыли яму, что паркинг на пять уровней строить можно. И столько там ценностей обнаружено — не счесть! Я заходил на раскоп, интересовался. — Палыч растеряно провел рукой по жидким волосам. — Интересовался, а получается, влип в историю.
— Так что случилось?
— Люди видели, как я выносил с раскопа ценности. Сенатор Шубкин — а он работы по сохранению сокровищ Удмурту финансирует — направил запрос в прокуратуру. Вот у тебя в руках полный список украденного.
— Палыч, — спросил я, еще раз глянув на бумажки, — а общий вес ворованного какой?
