— Красивая и печальная, — сказал Конн. — Возможно, она сожалела, что оставила вас.
— Возможно, — с сомнением сказала девушка.
— Ты можешь спросить у брата.
— После двадцати трех лет? — Неожиданный юмор осветил ее глаза. — Не думаю.
— Тогда, у отца.
— Мы не говорим о ней. — Ее плечи напряглись. Она уставилась прямо вперед на темнеющую дорогу. — В действительности мы о многом не говорим.
Ее оберегали, — подумал он. Гораздо удобнее задавать вопросы о нем, чем предложить что-нибудь от себя.
Он вспомнил о той позиции, которую она заняла в ресторане, наблюдатель в своей собственной семье.
Изолированная.
Уязвимая.
Он мог бы использовать это, подумал он.
— Ты можешь говорить со мной, — сказал он.
Люси открыла входную дверь, неприятно осознавая, что Конн стоит на крыльце у нее за спиной. Ладони стали влажными. В желудке все затрепетало. На мгновение она вернулась в пятый класс, когда боялась привести домой друга после школы.
Дверь со скрипом открылась.
— Папа?
Ответа не было.
Желудок расслабился.
Обнадеживающий аромат мяса и овощей, которые она утром бросила в крокпот, нахлынул, приветствуя ее, и почти маскируя запахи от старого и затхлого ковра.
Из колледжа Люси вернулась с ведром чистящих средств и руководством по ведению домашнего хозяйства, словно чистая кафельная плитка могла придать блеск их жизни, будто она могла стереть вместе с пылью все плохие воспоминания.
Может быть, ее усилия не смогли компенсировать годы беспорядка и пренебрежения к треснувшему винилу, тесному пространству и плесени, которая таинственно проросла у подножия лестницы. По крайней мере, полы у нее были чистыми.
Конн последовал за ней, она прошла мимо темной гостиной, щелкнув выключателем при входе. Он остановился в центре ее чистого кухонного пола, разодетый, неуместный, темный и дикий. Сердце ее колотилось. Она задержала дыхание, как если бы он снова проделал трюк высоси-весь-кислород-из- комнаты.
Он не двигался, просто стоял, по-прежнему, сцепив руки за спиной.
— Где твой отец? — спросил он.
Она схватила ложку и приподняла крышку крокпот, надеясь, что он не заметит ее горящих щек.
— Вышел, — сказала она, помешивая.
Конн взглянул в потемневшие окна.
— Уже поздно тянуть ловушки.
Он знал, что ее отец был охотником за лобстерами. Люси сжала ложку. Что еще он знает?
— Мой отец у воды уже в пять утра. Чаще в четыре. Он разгружается и делает свои дела в кооперативе.
Довольная тем, что ни рука, ни голос не дрожали, она положила ложку на столешницу.
— Затем он идет в бар при гостинице и пьет до тех пор, пока они не перестанут его обслуживать.
Она аккуратно накрыла горшок крышкой и повернулась лицом к Конну, спиной к столу, вздернув подбородок.
— Ты голоден?
Молчание, краткое и напряженное, завибрировало между ними.
Своими серебристыми, непроницаемыми глазами Конн изучал ее лицо.
— Да. Спасибо. Пахнет вкусно.
Она почти упала от облегчения и разочарования.
А чего она ожидала?
Что он сказал бы, что он сожалеет о ней, о ее алкоголике отце, о ее паршивом детстве?
Что он сметет ее с ног и увезет, как принц из сказки?
Дура, дура.
Она не искала сочувствия. Или спасения. Особенно от какого-то незнакомца с холодными глазами, который скрутил ее внутренности в узлы.
Как хорошо, что он не предложил ничего из этого.
— Садись, — сказала она. — Я принесу тебе тарелку.
Он поднял брови.
— Ты должна присоединиться ко мне.
Не «Ты присоединишься ко мне?». Не вопрос или просьба. Очевидно, он ожидал, что она сядет рядом и сделает вид, что все нормально.
Люси прикусила нижнюю губу. И она сделает.
Потому что делала так всегда.
Как правило, Конн обращал мало внимания на то, что ел или не ел. Но горячая еда отличалась от его обычного сырого питания. Простое тушеное мясо возбудило его аппетит.
Он смотрел на девушку — Люси — как она убрала со стола и вымыла грязную посуду. На своей собственной территории она была действительно довольно компетентна. Он наблюдал четкие, практичные движения ее рук, когда она ополаскивала тарелку и ставила ее на столешницу, чтобы высохла. Худые, загорелые руки с длинными, тонкими пальцами и сильными запястьями.
Она также возбуждала его аппетит.
Конн нахмурился. Он пересматривал свое мнение о ее привлекательности. Он, по-прежнему, не понимал, что он здесь делает.
С полотенцем в руках она отвернулась от раковины и протянула его ему.
— Вытирай.
— Прошу прощения?
Она указала на столешницу заставленную посудой.
— Я выйду из комнаты. Нужно, чтобы ты вытер посуду.
Неожиданный блеск появился в ее глазах.
— Ты не знаешь, как это делается, не так ли?
Он смотрел на нее со смешанным пониманием и раздражением. Она смеялась над ним?
— Я верю, что могу научиться, — сказал он и взял полотенце.
Они работали в тишине до тех пор, пока все тарелки не были высушены и убраны.
— Что насчет этого? — спросил он.
Она посмотрела через плечо на большой горшок на столе.
— Все нормально.
— Там еще есть еда.
Не много. Конн наполнял свою тарелку дважды. Но …
— Это лишнее, — сказал он.
Она забрала у него полотенце, не встречаясь с ним взглядом.
— Возможно, мой отец захочет что-нибудь, когда вернется домой.
Возможно?
Он идет в бар при гостинице, так она сказала, и пьет там до тех пор, пока они не перестают его обслуживать.
— А если он слишком пьян, чтобы есть? — спросил он.
