танцующей походкой, изображая немыслимые па, закружилась вокруг него, и вдруг прижалась к нему вплотную. А потом заглянула в глаза.
«Еще несколько ударов, — подумал Дмитрий Олегович. — Мое сердце должно выдержать еще несколько ударов».
Бабочки с его ладони исчезли. Или свет, сияние крылышек, померк настолько, что Миха был не в состоянии их различить.
Миха-Лимонад это видел.
Мама Мия ухватила Дмитрия Олеговича за талию, вытянув в сторону левую руку. Его тяжелое дыхание трансформировалось в стон боли, потому что старуха, полоумно хохоча, беспощадно развернула своего невольного партнера, потом еще раз... Она начала вальсировать с ним.
— Я танцева-а-а-ть хочу-у! — кощунственно-визгливая пародия на песню, ставшая Михиных ночных кошмаров, словно вступила в успокаивающе-безумный диалог с мучительными стонами Дмитрия Олеговича.
Старуха хохотала, вальсирующие приближались к Бумеру; Мама Мия кружила Дмитрия Олеговича с безумной скоростью.
А потом передние фары Бумера включились. Сначала тускло, но чем быстрее кружилась Мама Мия, тем ярче становился свет. В черноту панелей начал возвращаться глянцевый блеск. И вот заработала стереосистема, дергано, лихорадочно подыскивая нужный аккомпанемент, словно Бумер решил принять участие в общем веселье.
Мама Мия ударила Дмитрия Олеговича об автомобиль, все так же продолжая вальсировать и хохотать. Она ударила его головой, и кровавый отпечаток был немедленно поглощен лобовым стеклом. Радостно-шальной аккомпанемент зазвучал на полную громкость.
Они стали кружиться еще быстрее, и теперь уже сама Мама Мия приложилась виском и щекой к Бумеру, но ее соломенная шляпка с головы не слетела. Старуха захохотала. Еще быстрее: тела вальсирующих стали переплетаться, будто решив сделаться одним целым...
— Я танцевать хочу! — визжала мама Мия, а стонов Дмитрия Олеговича больше не было слышно.
Тела танцующих начали вихреобразно изгибаться, удлиняться, змеей тянуться к Бумеру, будто стали аморфной массой, впитываемой автомобилем. С хлюпающим звуком Бумер всосал их, размазывая по своим поверхностям когда-то благородную черноту роскошной двойкой от Armani. Лицо Дмитрия Олеговича кошмарной застрявшей миной на миг появилось в лобовом стекле, в пузырящемся ореоле какой-то тягучей субстанции, и Миха-Лимонад услышал его исполненный горечи, смертельно больной голос, отыскавший страшные слова для прощания:
— Я лишь хотел быть моложе... — а потом что-то совсем странное: — Смотри на меня! Смотри!
И все закончилось.
Но не совсем.
По поверхностям Бумера словно прошелся какой-то вздох, еле различимые тени — и двигатель автомобиля ожил.
Невидимая рука, таящаяся в густой хищной темноте салона, повернула ключ зажигания, и двигатель тихо заурчал.
«Он просто сметет нас, — подумал Миха, — вот как решила старая карга».
Мгновения, мгновения, чтобы отыскать уязвимое место.
Двигатель взревел. Пока на холостых оборотах. Свет фар сменился дальним. А Бумер любил поиграть. У него всегда было своеобразное чувство юмора. Миха быстро ухмыльнулся, даже почти не удивившись подобной дикой мысли. Ему это не понравилось.
«Автомобиль странным образом выглядит больше, словно кто-то перепутал масштаб, словно...»
(что-то, что-то совсем рядом, что знает бабочка-капустница)
Но он все еще не нашел уязвимого места.
Двигатель взревел. Сейчас Бумер сорвется с места и просто сметет их. И Миха опять не сможет защитить Будду.
Он на миг прикрыл глаза, чтобы попытаться прощупать внутренним взором все, что здесь видел. Развалины дома и высохшая пустыня. Миха увидел себя с кувалдой в руках. Черный и какой-то словно не до конца реальный автомобиль. Всего один удар.
Куда? Куда он должен обрушить кувалду?
Двигатель Бумера взревел. Колеса прокрутились в сухой пыли, качнулся воздух, и тяжелый автомобиль рванул с места.
Миха-Лимонад стоял все так же, прикрыв глаза.
Все стало «сейчас».
Куда он должен обрушить молот? На приближающийся с неумолимой беспощадностью Бумер. Но куда?! На лобовое стекло, с которого начал Лже-Дмитрий? На капот, под которым злобно ревет механическое сердце? На хищную улыбку радиатора? Или —
(
на сверкающую новизной бляху, пропеллер, эмблему BMW? Одну из эмблем механически склеенной реальности, вполне удавшуюся эмблему свихнувшегося Универсума?
Всего один удар. Чтобы остановить... Бумер?
И вот тут его мысленный взор наткнулся на то, что Миха видел, но глаза просто отказались воспринять эту информацию, сочли ее невозможной.
«Смотри на меня, — сказал ему Дмитрий Олегович, — смотри!»
Он и смотрел. Это были лишь слова прощания, только...
Что-то перевернулось в сердце Михи.
Он смотрел. Он видел, как лицо Дмитрия Олеговича, человека, продавшего ему машину, растворилось в густой непроницаемой черноте лобового стекла. Но перед тем как исчезнуть...
Это был лишь краткий миг. Блеснуло отражение. Того, что оставалось за Михиной спиной. Дом... Лишь короткий миг. Но Миха видел, и теперь он знал это наверняка.
Что-то перевернулось в сердце и стало стучаться. Все настойчивей и настойчивей. Все больше и больше проясняя ум.
Миха видел отражение, которое ему успел показать бывший антиквар и директор. В черноте лобового стекла как в зеркале отразился... дом. Только не разрушенный. И... свет полуденного моря. Синева, такая же, как синева сияющей сферы, вставшей прямо над домом.
Миха открыл глаза. Рев приближающегося Бумера накатывал беспощадной черной волной.
Миха-Лимонад занес кувалду. Еще раз перед глазами мелькнула синева.
«Вот оно в чем дело», — успел подумать Миха.
Тонкая грань, отделявшая его от понимания, сделалась полупрозрачной и начала исчезать.
Зверь живет в тени.
