Дети Робинзона Крузо

карающее, черной небесной молнией обожгло ему задний проход.

(Ой)

И двинулось дальше — нежно, страшно... Дальше. С ужасом и восторгом Вася понял, что это ее указательный палец. С ужасом и восторгом, а еще — со смущенным любопытством. Анальные мышцы, защищаясь, сократились, но и она ждала.

Как? Что? Он должен довериться ей? Распластаться моллюском на алтаре перед ее всесведущим лоном?

Вася расслабился, и... Она двинулась дальше. Нанизанный на ее палец, Вася на мгновение заделался женщиной, стал андрогином, а потом...

Это был экстаз. Будда, Будда Шакьямуни. Нет в этом мире мужчин и нет женщин, нет света и нет тьмы, тепла и холода, ласки и боли, нет страданий и нет смерти, а есть Тело твое, Дыхание, явленное миру под именем «Милосердный свет», и мы, в высшем счастье растворяясь в этом свете, в сияющей любви, познаем, что нет ни Света, ни Милосердия, ни Мира, Высшего счастья, да и Познания нет.

...Вася и не догадывался, что какая-то крохотная часть его мозга была занята конструированием этой маловразумительной и крайне сомнительной молитвы. Распластавшись пятном блаженства, он знал лишь, что это лучший минет в его жизни. И даже почти не был смущен явной переменой лидера.

«Ничего себе, неопытная! — Вася подкатывал к критической точке восторга. — Да она прямо профессионалка!»

Это последнее слово, пролетев яркой ликующей кометой по краешку сознания, оставило темный след, природу которого Вася определили не сразу. Что-то, неожиданно родившееся внутри, попыталось опечалить его сердце, не позволяло радости сделаться окончательной. И через какое-то время Вася вдруг с удивлением обнаружил, что... ревнует. Даже не к чужому опыту, а к какой-то иррациональной тайне Таниной жизни. Ко всем тем неведомым и, собственно говоря, не имеющим к нему никакого отношения, с которыми она ТАК научилась. Ведь с кем-то она должна была научиться! И эти неведомые учителя совсем не оставили на Тане пятен порока. Сей отрадный факт, начавший волновать больше всего, неожиданно обдал холодком.

Вася даже несколько протрезвел. Или ему показалось, что протрезвел. Но что-то предательское кольнуло его сердце. И какая-то пелена (безоговорочного доверия?) явно спала с Васиных глаз.

(Бог мой. И это ЕГО неопытная недотрога, небесное создание... делает ему лучший в жизни минет?)

Со странным, смущающим его чувством Вася решил дотронуться до ее щеки. Но Таня быстрым жестом уклонилась от прикосновения. «Не мешай!» — шепнул Васиному сердцу взмах ее волос. И от этой четко обозначенной самодостаточности Вася почувствовал себя маленьким и беспомощным.

Тень в глубине аллеи накрыла еще одну полоску лунного света, словно она вовсе не нуждалась в расположении светил и была такой же самодостаточной, как и Васина подруга. Словно эта тень двигалась впереди какой-то другой Тьмы. Гораздо более густой и непроницаемой, чем эта ночь вокруг.

Вася продолжал трезветь. И его внутреннее ликование периодически сменялось смехом другого рода — в нем появилось что-то жалкое, униженное... Ну Танечка, ну ты даешь! Она чего, насмотрелась порно, или...

или

Вася глядел на нее, слушал, получал самый большой в жизни сексуальный кайф, и не понимал: что не так? Вот она перед ним, его стонущая девочка, и это так красиво; откуда же взялись уколы ноющей и все нарастающей печали?.. Откуда в сердце эта неопределенная, точнее — неопределимая тоска? Откуда отравляющее чувство потери?

Он что — ревнивый козел? Или мачо-партизан?! Он, может быть, влюблен? В фантом, который сейчас развеивался?

Всего этого Вася не знал. Он чувствовал лишь, что ее стоны адресованы как бы не совсем ему; словно он встал в очередь и вот теперь просто дождался; что-то очень тонкое, хрупкое, важное, что было между ними, сейчас заканчивалось.

И Вася вдруг понял, что не так. Определилось качество печали, вставшей между ним и радостью. Вася ощутил себя человеком, неожиданно обнаружившим, что его... провели. Надули. Предали! Наказали за доверчивость. Словно, подталкиваемый ускользающей нежностью, он снова захотел погладить ее. И снова Таня уклонилась от его руки:

«Не мешай!»

«Не мешай!»

«Не мешай!»

— вонзилось в сердце, и стоны, ее восхитительные, никому не принадлежащие (уж точно не ему!), любовные стоны... Вася ничего не мог с этим поделать: в каком-то странном смысле, в каком-то странном соревновании она сейчас обставляла его, только Вася не мог понять, в каком. Ущемленное мужество выплюнуло в его мозг спасительную ироничную фразу: «Блядь, кто кого ебет?!.» Но это не помогло. Лишь попытка спрятаться сделалась очевидней. Как и ответ на только что поставленный вопрос.

А их духовная связь? Тайное значение слов? Их игры, как порхание бабочки вокруг цветка — будущего плода? А такое уютное ощущение Красавицы и Чудовища?

Вася только что получил то, чего желал и о чем мечтал больше всего на свете. И теперь не знал, что с этим делать. Потому что Таня была не с ним, Васей, а с его... х... Ладно, причем тут это, сегодня у нас вечеринка эвфемизмов... Таня была с миром мужчин. С мужиком. А он, Вася, живое существо с его трепетной душой, с его надеждами, чувством и страданиями, здесь абсолютно ни при чем. Он сам ей совершенно не нужен, и...

...И тогда сюда пришла Тень.

Всего лишь колыхнулся воздух, до предела насыщенный запахом спелых арбузов. Так всегда пахла весна, но... не совсем так.

Лучше бы Вася этого не делал. Лучше бы не поворачивал головы и не смотрел в глубину аллеи — никогда не следует оборачиваться. Колыхнувшийся воздух принес сюда не только запах.

И не только выпуклая, как долька сыра или как буква “D”, плывущая в ясном небе луна оказалась свидетельницей Васиных любовных утех. Потому что они были здесь больше не одни. Именно эта четкая и пугающе-абсолютная уверенность вывела Васю из киселя его невнятных ревнивых раздумий. Там, в глубине аллеи... Васе показалось, что там странным образом сделалось темнее, чем вокруг, и это «темнее» продолжало сгущаться. Вася поморгал, потряс головой, сглотнул ком, подступивший к горлу: где-то он читал, что страх и эротическое возбуждение порой вызывают схожие физиологические реакции — сейчас Вася об этом забыл. Забыл обо всем на свете, а лишь всматривался в перечеркнутую полосами размытого лунного света аллею. Стало как-то очень тихо. Ни птиц, ни звуков города.

Что-то не так

Вася потряс головой — глупости. Но... И снова сглотнул. Ведь такого не бывает, ведь это все... Вася вглядывался в неясные тени как завороженный — там... но что это? Пелена?

И тоскливо вдруг сделалось Васе. Да так, что все недавние сомнения и переживания показались нелепыми, смешными. Он бросил взгляд на Таню — девушка ничего не замечала. И вовсе не догадывалась, что там...

Вася почувствовал, какими неожиданно слабыми стали его руки.

Там, там... откуда они пришли

Какая-то шершавая волна холодком поднялась по спине, заставляя шевелиться даже самые крохотные волоски: клубящаяся, словно дымчатая тьма встала в глубине аллеи. Но кошмарным было другое. Оно случилось чуть позже. Примерно через мгновение. Когда эта тьма... придвинулась.

«Ма-ма-а, — панически пропищало в Васиной голове. — Мне что, плохо? Обморок?» Но следом пришло другое: надо немедленно валить отсюда! Там что-то есть, и обморок здесь ни при чем. Валить, а потом разбираться — глупости, не глупости!

Конечно, мысль здравая, да было уже поздно. И странным образом Вася знал, что валить, собственно говоря, ему некуда. Мглистая пелена будто начала наливаться, как поспевающее черное яблочко. Что-то было там, в теле ночи, и оно приближалось. Что-то непереносимо кошмарное,