Они встали, оба и в один день.
Завидев маму, они приняли еще более победный вид. В глазах у обоих застыл восторг: вот какие мы, вот как мы умеем!
— Леха, Леха! — позвала Вика и снова расхохоталась. Веселье мамы передалось близнецам. Теперь в детской хохотали уже три человека. Через минуту к ним присоединился Леха. Они взяли детей на руки: Вика — мальчика, Алексей — девочку, и близнецы тут же приняли снова очень важный вид. Потом одновременно ухватили своих родителей за носы. Ручонки у обоих были очень сильные.
— Ну-ну-ну, мой хороший, — Вика нежно отстранилась, — какой у нас, оказывается, сегодня важный день. Ведь так?
Близнецы весело и громко засмеялись. Так они и стояли с малышами на руках, глядя друг на друга и чувствуя, как два маленьких сердечка и два больших сердца переполняет любовь. Когда калейдоскоп уже повернется, Вика вспомнит этот день.
Наверное, тогда они могли бы услышать ангелов или, наоборот, ангелы могли услышать их.
Это было удивительное время. Наполненные светом дни и пронизанные нежностью ночи, которые стали для Вики ее единственными настоящими ночами.
А потом все кончилось. В один день.
Конец твоего мира может быть вовсе не таким масштабным, как на апокалиптических полотнах великих художников прошлого и настоящего. Все может быть проще, спокойнее и вкрадчивее.
Тише. Без битвы и гибели богов.
Порой достаточно одного телефонного звонка.
— Ты произвела на акционеров неизгладимое впечатление, — сказал Алексей.
— Ну… я старалась.
— Твоя вчерашняя речь — это что-то…
— Я правда старалась. И сейчас тоже — попробуй. Называется «кулебяка с рыбой». Мне бы очень хотелось, чтобы тебе понравилось. Причем больше, чем моя вчерашняя речь.
— Вика начала печь… У нас в доме маленькая революция? Ох, и запах какой! Я готов сожрать все вместе с противнем.
— На таких жертвах я не настаиваю.
— Где ты этому научилась?
— Природа, милый. Тебе нравится?
— Да. Только невозможно ж сразу взять и начать печь? А это — ой, пальчики оближешь. Если «Континент» разорится, мы сможем открыть кафе. Теперь мне обеспечена сытая старость. Теперь я спокоен.
— Подожди, не ломай, а то все вывалится, возьми нож… Тебе правда нравится?
— Бесцеремонно напрашиваешься на комплименты? Кто все же тебя научил?
— У женщин свои секреты…
Потом они произнесли в один голос слово «Кальве» и весело уставились друг на друга.
— Из кулинарной книги, конечно, — сказала Вика, — меня некому было учить. — Затем Вика серьезно посмотрела на мужа. — Мне кажется, Виноградов не очень одобряет наше… намечающееся сотрудничество с Лютым. Если честно, я бы тоже не спешила.
— Петр… — Алексей положил себе в тарелку огромный кусок горячей разваливающейся кулебяки. — Вкуснотища-то какая… Петр всегда так. Он всегда сначала канючит, когда надо делать какие-то резкие телодвижения, но потом, как правило, бывает мне благодарен. Таков наш Петя.
— Мне кажется, ему не очень симпатичен твой Лютый.
— Он и тебя-то не очень жаловал в роли еще одного вице. Это элементарная ревность, Вика. А сейчас, по-моему, вы лучшие друзья. Господи, ну просто объедение!
— Я все понимаю. И я совсем бы не хотела стать камнем преткновения между тобой и твоим… деловым партнером.
— Петр — больше чем просто деловой партнер. Знаешь, если бы у нас не было общего бизнеса, мы, наверное, стали бы большими друзьями. Вот такой парадокс.
Вика улыбнулась: наверное, Петр скорее был ей симпатичен, чем нет.
Во-первых, он боготворил Леху, а уж Вика в этом понимала. Во-вторых, он был явно не в восторге видеть Вику в должности вице-президента «Континента», однако смог признать, что интересы дела — их общего дела — только выиграют от такого назначения. В-третьих, Вика понимала, что ее муж обладает скорее… блестящим стратегическим мышлением, он умеет видеть неожиданные перспективы и принимать на первый взгляд парадоксальные решения. Однако без Виноградова «Континент» никогда бы не стал тем, чем он стал. Петр был великолепным структурщиком, никто лучше его не мог вести постоянную кропотливую работу. Петру Виноградову был чужд порыв, зато он был основателен и непоколебим, он мог надежно прикрывать тылы. Оба — Петр и Леха — являлись прекрасным дополнением друг к другу. Такие разные люди — как они только встретились? Петр и Леха являлись самыми настоящими трудоголиками, каждый отвечал за свой фронт работы, и это объединяло их посильнее всего остального. Ведь противоположности притягиваются.
— Петр намного старше тебя? — спросила Вика.
— Всего на два года. Но у меня такое впечатление, что он сразу родился взрослым. Виноградов у нас — человек-пиджак. Родился — и тут же поднял денег. И так спокойненько, основательно.
Вика улыбнулась. Это действительно было так: Петр — абсолютная противоположность Лехи. Никаких экстремальных видов спорта, никаких альтернативных тусовок. Виноградов — сама обстоятельность. Теннис, тихоходный футбол, просторные автомобили, дорогие, но неброские галстуки.
И казалось, что их с Лехой разделяет не два года, а лет двадцать.
— Я бы очень не хотела, чтобы между вами пробежала кошка.
— Даже такая кошка. — Он склонился к ней и коснулся пальцами ее подбородка. — Мне нравится эта кошка.
— У тебя руки, между прочим, в масле…
— Да-да, еще у меня масленый взгляд. Мадам, такая у нас, мужиков, примитивная физиология: пришел с работы, поел, поговорил на производственные темы — и в койку.
— В доме люди.
— Ну да, ты же у нас дикая кошка.
— А ты — балда.
— Балда — это твое слово-паразит. Кстати, ты так постоянно называешь своего Андрея.
— Серьезно?
— Не замечала?
— Ну, наверное… это любя.
— Не заставляй меня ревновать.
— Не буду. Хотя мне было бы приятно.
— Он у тебя толковый парень, твой Андрей. И очень милый человек.
— Я знаю.
— Виноградову он тоже нравится.
— Уж явно больше, чем я.
— А говоришь — камень преткновения, кошка, ой-лю-лю…
— Уже молчу.
— Нет, правда, это хорошо, что Андрей появился в «Континенте».
Правда, очень толковый малый, и… он очень предан тебе. Только мне кажется, что он в тебя влюблен. Или был влюблен. Что в общем-то одно и то же.
— Это. к сожалению, я тоже знаю. Но мы решили, что лучше нам оставаться друзьями. Это было давно, еще до встречи с тобой. Знаешь, наверное, он для меня — самый большой друг. Самый надежный. Мне некому было поплакаться в жилетку. Ведь у меня нет по-настоящему близких подруг.
— А у меня есть. Правда, я их называю «подружки».
