способность человека долго жить, если не отрицаешь долгожительства животных и растений, чему служат доказательством деревья в наших лесах, живущие несколько столетий, и карпы в прудах Фонтенбло, которые носят золотое кольцо Франциска I. Я был в Фонтенбло, когда король Франциск купил у матюринских монахов грязную лужу, превращенную им в тот тянущийся вдоль Ментенонской аллеи великолепный пруд, куда он велел пустить тех карпов, о которых я говорю. Если эти карпы еще живут, почему я не могу жить?
— Я не вижу препятствий к тому, чтобы вы достигли возраста карпов, — сказал король, смеясь, — но так как вы имели честь часто видеть Франциска I, расскажите мне о нем и его дворе. Говорят, он был очень любезен?
— Так любезен, как только может быть любезен человек, но только — когда хотел. Король Франциск был очень красивым и очень высоким; по силе, ловкости, смелости, его можно было причислить к рыцарям Круглого Стола. Лицо его с крупными правильными чертами, блестящими глазами и ироничной улыбкой было прекрасно. Умом он обладал тонким, деятельным, очень любознательным, все впитывающим, как губка. Когда после смерти Людовика XII, опечалившей Францию, Франциск I вступил на престол, королевство как будто помолодело. Я имел честь знать короля Франциска в молодости. Я был в замке Амбуаз, когда его, шестилетнего, понесла лошадь, подаренная ему маршалом Жиэ, его гувернером. Мы думали, что маленький принц погиб. Мать его, Луиза Савойская, побледнела, ее била дрожь. Но ребенок уцепился за седло и сумел остановить лошадь.
— Я как будто вижу Франциска I, — сказал Людовик XV, по-видимому, с интересом слушавший рассказ.
— Двор этого короля был блистательным? — спросила маркиза де Помпадур.
— Великолепным. Но двор его внуков все-таки был выше во многом. Во времена Марии Стюарт и Маргариты Валуа двор был само очарование. Удовольствия, ум, любезность были облечены в восхитительные формы. Эти две королевы были очень образованными, сочиняли стихи. Приятно было их слушать.
— А что вы скажете о коннетабле?
— Я могу сказать о нем только очень много хорошего и очень мало плохого.
— Однако, граф, сколько же вам лет?
— Государь, не знаю.
— Вы не знаете. сколько вам лет?!
— Абсолютно. Я храню воспоминания детства, но весьма неопределенные и неточные.
— Ваших родителей вы помните?
— Только мою мать. Я помню, как накануне моих именин мать, с которой я не должен был больше видеться, поцеловала меня со слезами и надела на руку медальон со своим портретом.
— Он еще у вас?
— Он всегда со мной.
Сен-Жермен приподнял рукав и показал королю медальон с миниатюрой на эмали, удивительно искусной, на которой была изображена очень красивая женщина в богатом, старинном наряде.
— К какому времени может принадлежать этот портрет? — спросил король.
— Не знаю, государь. Я помню из своего детства только прогулки на великолепных террасах, в прекрасном климате, с блистательной многочисленной свитой. Мне воздавали большие почести. Часто, прохаживаясь по развалинам древнего Вавилона, странствуя по окрестностям Багдада или возле других развалин — развалин старых, первобытных времен, — я как будто возвращался на несколько столетий назад, слышал восхитительную музыку, видел танцы женщин, блеск оружия на солнце, замечал издали на Евфрате позолоченные лодки с пурпурными занавесками, галеры с веслами из слоновой кости. Мне слышались также мелодичные голоса, нашептывающие песни мне в уши. Это, очевидно, воспоминания пробуждались во мне. Потом эти радостные, счастливые воспоминания сменялись другими. Я уже видел себя одиноким, беззащитным ребенком, блуждающим среди огромного леса, и слышал вокруг себя рев хищных зверей.
— Но до какой именно эпохи восходят ваши воспоминания? — уточнил король.
— Я не могу этого определить. Я жил долго, очень долго в отдаленных странах, не зная о существовании Франции. Я жил в Америке до того, как она была открыта европейцами. Я могу утверждать только, что в первый раз я оказался во Франции в царствование Людовика IX, вскоре после его первого крестового похода, то есть в 1255 или 1260 году.
— Следовательно, вам около пятисот лет?
— Больше, государь. Мой второй камердинер служит мне уже пятьсот сорок два года.
— Вот хороший слуга! — сказала со смехом маркиза де Помпадур.
В эту минуту подошел Бридж и что-то сказал шепотом королю. Людовик XV ответил утвердительным знаком, и Бридж вышел.
VII. ТРУБАДУР
Эффект, произведенный графом де Сен-Жерменом, был впечатляющим. Все гости короля смотрели на графа, а потом переглядывались между собой, как будто спрашивая себя: действительно ли они слышали это. Граф оставался спокойным, бесстрастным, разговаривал с непринужденностью и легкостью человека, привыкшего находиться в изящном и остроумном обществе. Маршал Мориц, который не произнес ни слова после приезда графа, вдруг подошел к нему и спросил:
— Правда ли, что вы говорите на всех живых языках?
— Почти на всех, — ответил граф.
— Это правда, — сказал король, — я имел возможность убедиться в этом на маскараде в ратуше. Я слышал, как граф говорил по-итальянски, по-немецки, по-португальски, по-английски, по-арабски, причем так же хорошо, как он говорит по-французски.
— Стало быть, вы великий ученый?
— Я много учился и теперь еще учусь.
— Что же вы знаете?
— Многое из настоящего и прошедшего.
— А из будущего?
— Может быть.
— Как вы можете узнавать будущее?
— Я могу узнавать будущее, маршал, через невидимых духов, которые отвечают на мои вопросы.
— Они уже вам отвечали?
— Да.
— И на каком языке они говорят?
— Этот язык понимаю только я.
— А когда могут они говорить?
— Когда я их спрошу.
— Для этого нужны большие приготовления?
— Нет. Когда находишься в постоянном общении с невидимыми духами, то вступаешь в контакт с ними очень быстро.
— Что же это за духи?
— Посредники между людьми и ангелами, бесплотные существа, которые выше людей, счастливее их и одареннее.
— Эти духи знают будущее?
— Они видят его перед собой, как мы видим перспективу пейзажа в подзорную трубу.
Маршал обратился к Людовику XV.
— Не любопытно ли будет вашему величеству, поговорить с этими духами? — спросил он.
