Здесь они остановились, быстро обменялись шепотом несколькими словами, потом Б. повернул налево и исчез в направлении кладбища, а двое других повернули направо, на улицу Сен-Дени.
А. и В. не снимали своих черных бархатных масок и, закутанные в темные плащи, выделялись, словно два черных призрака, на белом ковре, которым была покрыта земля.
Глубочайшее молчание царило в этой части Парижа. А. наклонился к своему спутнику.
— Ну что ж? — сказал он просто.
— Я признаю вас, — ответил В., — моим повелителем.
— Так вы полностью доверяете мне?
— Да, в полном смысле этого слова.
— Как вы думаете, могу я положиться на Б. так же, как на вас?
— Думаю, что у него нет таких причин, как у меня, слепо вам повиноваться, но зато есть огромное желание узнать истину об этой истории, близко затрагивающей его.
— Я тоже так думаю, и так же, как вы, убежден, что могу на него положиться, но, на всякий случай, надо наблюдать за ним.
— Я берусь за это.
Они дошли до здания Итальянского театра, который находился тогда на улице Моконсель и имел выход на улицу Монторгей. А. остановился.
— Мы здесь расстанемся? — спросил В.
— Да, — ответил А., — продолжайте идти до площади Вандом, там вы знаете что делать.
— Знаю… В котором часу вы придете завтра?
— Не знаю, но обязательно приду.
— Вас надо ждать?
— Да, я должен иметь возможность найти вас в любое время — может быть, вы мне понадобитесь.
— Я буду ждать.
— Наблюдайте за Б., повторяю вам!
В. утвердительно кивнул головой.
— Кстати, — заметил он, — я должен вас спросить: когда мы закончили работать и положили кости в могилу, вы оставили у себя кольцо с каким-то намерением?
— Почему вы это спрашиваете? — спросил А., сверкнув глазами сквозь отверстия маски.
— То, что заметил я, вероятно, заметил и Б. — вот почему я вас спрашиваю.
— Вы правы, В. Я не положил кольцо в могилу и оставил его у себя в качестве залога, который может иметь силу, неизвестную вам, но ужасные последствия действия которой вы когда-нибудь узнаете. А если Б. спросит у вас об этом, скажите ему: я оставил у себя кольцо, чтобы осмотреть его более внимательно.
— Еще один вопрос.
— Какой? Говорите, не скрывая и тени ваших сомнений.
— Судя по дате, проставленной на этом кольце — 30 января 1710 года — сегодня ровно тридцать лет, как это кольцо было дано той, что его носила.
— Это очевидно, — сказал А.
— Стало быть… Это — просто случайность?
— Нет, — холодно ответил А., — я назначил этот день для начала действий именно потому, что знал, что сегодня годовщина. Если Б. задаст вам этот вопрос, ответьте ему так же.
После краткого молчания А. спросил, изменив тон:
— Есть ли у вас еще вопросы?
— Больше нет, — ответил В.
Слегка поклонившись, он сделал шаг вперед, как бы желая удалиться, но потом вернулся к своему спутнику.
— Ах! Я забыл, — сказал В.
Он пошарил в кармане, вынул оттуда сложенную бумагу и подал ее А.
— Письмо Бине, — сказал он.
— Он соглашается? — спросил А., взяв письмо.
— На все!
— Пусть хранит тайну, если хочет остаться на своем месте. Когда у короля охота?
— Послезавтра.
— В Сенарском лесу?
— Да.
— Хорошо, до завтра.
В. быстро удалился, А. остался стоять на месте. Потом, когда тень его спутника исчезла в темноте, он повернул направо на улицу Монторгей и направился к Гранж-Бательер.
В то время эта часть Парижа была почти необитаема. Лишь кое-где было разбросано несколько домов. С бульвара виднелась вдали капелла Ларецкой богоматери, возле этой капеллы находилась живодерня, а между ней и Гранж-Бательер простиралось кладбище. Снег продолжал падать, и весь бульвар напоминал белую скатерть. А. дошел до стены кладбища, не снимая маски и кутаясь в плащ. Он остановился перед низенькой дверью, встроенной в стену возле ворот. Эта маленькая дверь вела на кладбище и к дому сторожа. А. вставил в замок ключ, который держал в руке, переступил через порог и запер дверь. Едва он сделал пару шагов вперед, как раздался громкий лай, и огромная собака с медным ошейником, утыканным острыми гвоздями, бросилась к нему.
— Молчать, Жако! — сказал А., протянув руку.
Собака остановилась, завизжала, вертя хвостом, и начала прыгать около А., продолжая выражать свою радость дружеским повизгиванием.
Дверь сторожки отворилась, и в проеме показался человек.
— Это вы, господин? — спросил он.
— Да, — отвечал А.
— Ах, слава Богу! Как моя жена будет рада увидеть вас! Она плакала, боясь, что вы не придете.
— Не приду! — откликнулся А, — Но разве сегодня не 30 января?
— Увы! — сказал сторож, перекрестившись.
— Ах! — произнес взволнованно гость.
Какая-то женщина, взявшаяся невесть откуда, бросилась на колени в снег перед А. Тот взял ее за руки.
— Мария! — воскликнул он. — Встаньте!
— Нет! — сказала женщина. — Я на коленях благодарю того, кто исполняет волю Бога на земле.
— Молчите, Мария, не говорите так!
— Ваша рука дает облегчение страждущим.
— Молчите, Мария, и встаньте.
Женщина повиновалась. А. снял маску и, наклонившись к Марии, поцеловал ее в лоб.
Темнота была такая глубокая, и снег падал так густо, что невозможно было разглядеть черты трех особ, собравшихся перед домом.
— Ступайте домой! — сказал А.
— Вы хотите остаться один на кладбище? — спросила Мария.
— Как обычно.
— Да, но я каждый раз боюсь…
— Разве вы верите в привидения? Мне хотелось бы верить, Мария, это было бы не опасением, а надеждой!
А. повелительным жестом отослал их:
— Возвращайтесь домой!
Они повиновались. А., закутавшись в плащ, пошел к кладбищу, собака следовала за ним. Снег лежал толстым слоем и казался ослепительным на фоне черного неба. Над этим снежным слоем возвышались каменные кресты, колонны и решетки. Царило глубокое безмолвие. А. шел медленно, твердыми шагами, как человек, знающий дорогу среди этого лабиринта могил.
