Мира, а там уже пересекли кольцо и понеслись по заснеженной Ярославке. Оставалось не так уж много, дача Репья была близ Клязьмы.
Снаружи явно похолодало. Небо стряхнуло с себя остатки облаков, и в переднее стекло ввинчивались острые звёздные лучики. В городе таких ярких звёзд не бывает. А тут — прям как в планетарии, почему-то подумал Костыль. В планетарии он был лишь однажды, с папой. В тот последний год… Ничего он, пятилетний, не запомнил, кроме удивительно ярких разноцветных звёздочек, медленно крутившихся по чёрному ненастоящему небу под тягучую музыку. А потом сделали рассвет, и на улице папа купил мороженое. Самое сладкое мороженое в мире. И цвела сирень, и ничто не предвещало ни рыжеусого дяди Коли, которого потом заставляли называть папой, ни лихорадочного блеска мамкиных глаз, ни спешного переезда в Тамбов. Как же потом его доставала эта дурацкая песенка! «Мальчик хочет в Тамбов». Не хотел туда мальчик. Мерзкий городишко. Чем дальше, тем хуже там было. Ясен пень, после армии он и не стал туда возвращаться. К кому? Мамки уже не было, а дядя Коля… С каким наслаждением он тогда его напинал! Наслаждение, правда, быстро схлынуло, и за ним открылась сосущая пустота. Потому и перебрался в Москву, послушал Мумрика. Хотя в Москве тоже сперва никаких зацепок не было. Но повезло, люди его заметили, приставили к делу…
— Слышь, Костыль? — вклинился в его мысли Шуряк. — Ты это… тормозни. Облегчиться бы… Мутит меня.
— Точно! — добавил Репей. — Мне тоже отлить хотца.
Костыль послушно сбавил скорость. Вот и место подходящее нашлось лесополоса почти вплотную примыкала к шоссе, отделённая от него лишь узкой полоской снега.
Разом хлопнули задние дверцы, страждущие товарищи выбрались на природу.
Составить им, что ли, компанию? Не тянуло. Вылезать на мороз, из тёплого-то салона, топать, по колено проваливаясь в снег — нет уж, как в анекдоте про поручика Ржевского. Благодарю покорно-с.
Костыль, конечно, не стал глушить мотор, на таком-то холоде. Фигня расходы, бензина почти полный бак.
Две тёмные фигуры скучно топтались у кромки деревьев, под светом фар. Долго они там колбаситься будут?
От нечего делать Костыль вынул из бардачка краснокожую паспортину давешнего физика. Экспериментального, блин, кролика.
Так-так… Первая страница. Фотографии… Двадцать пять лет, потом сорок пять… Костылю показалось, что в салоне выключилась печка. Таа-к… Фамилия, имя, отчество. Прописка. Брак… Первый штамп… второй…. Та-ак… Дети…
Ему приходилось получать в лоб — крепко, без дураков. Обволакивает тебя звенящей плёнкой, и когда поднимаешься с земли, мир кажется ненастоящим. Но вот чтобы так… Так ещё не случалось. Сердце… Он знал, конечно, что есть у него в организме такая штучка… но раньше её не протыкало насквозь ледяной иглой…
Та-ак… В шестнадцать лет, когда пришла пора получать паспорт, мама всё зудела, чтобы он взял её фамилию. «Папа давно умер, ему без разницы. А мне приятно будет, продолжишь род…» Но он уже слишком привык откликаться на Костыля.
А можно было и не читать ничего — хватило и фоток. Живого, постаревшего, в дурацких очках — не узнал, а на фотках — сразу. Спустя семнадцать лет…
И эти семнадцать лет разом булькнули в какую-то узкую чёрную дыру.
— Бли-ин… — сдавленно просипел он.
Впрочем, руки оказались умнее головы. Резко вдавив педаль газа, он развернул машину, вырулил на пустынную встречную полосу.
Ещё можно успеть! Ну сколько прошло? Не больше же получаса!
В боковом зеркальце он увидел две смешные, суматошно машущие фигурки. Плевать!
Он погнал. Здесь, на трассе, можно и ста пятьдесят выжать… да и в городе… в такую-то ночь… в Рождество…
«Папа, ну продержись, я быстро!» — на глаза наворачивались давно забытые слёзы. — «Господи! Значит, Ты и вправду есть? Ну помоги ему… мне… нам…»
Впереди, во всё небо, пылали звёзды. Казалось, от каждой из них протянулись невидимые ниточки, и не бензиновый двигатель гнал машину, а именно притяжение этих тонких лучей. Синие, оранжевые, зелёные… будто на той, первой в его жизни ёлке… Но шарики больше не упадут, не разлетятся мёртвыми осколками. Если только он сам… Но он поймёт, как, он научится. Научится этой детской, этой звёздной правде. Только бы не опоздать!
И он ничуть не удивился, когда звёзды вдруг разрослись, превратившись в маленькое золотое солнце. Хотя, может, это получилось просто из-за слёз.
