заметно шевелился – точно его ворсинки были крошечными щупальцами. Какая-то чужая, совсем чужая жизнь.
Но заниматься сумрачной биологией некогда. Он покрутил головой. Где же Люда? В огромном подвале легко было заблудиться – уходили вбок узенькие коридорчики, тянулись, деля пространство на части, огромные паровые трубы, поросшие синим мхом. Лабиринты ещё те…
Впрочем, блуждать не пришлось – в Сумраке, невидимая холодная указка обрела форму. Слабый зелёный лучик, точно фосфорицирующая стрелка компаса, поплыл перед ним в воздухе. Прямо, налево, ещё раз налево.
Люда обнаружилась на мерзком, разодранном топчане, из которого скрюченными пальцами торчали ржавые пружинки и лезли клочки ваты. Всю одежду с неё сорвали, и бледную кожу усыпали мурашки – в свободных от кровоподтёков и синяков местах. Руки и ноги её стянуты были толстым, многожильным электрическим кабелем.
Дмитрий в ужасе опустился рядом с ней на корточки. Слава Богу, она дышала. Но то ли спала, то ли потеряла сознание. Тощие рёбра мелко-мелко вздрагивали, сердце – Дмитрий и на расстоянии слышал его стук – билось медленно и неуверенно. Точно решая – а стоит ли продолжать?
Что же такое с ней случилось? Кто её? Где эта мразь?
Он опустил ей руку на лоб. Холодно. Не мёртвый холод, но и не обычное человеческое тепло. Может, это воздействие Сумрака?
А потом вдруг нахлынули картины – торопясь, захлёстывая его сознание бурлящим потоком. Дмитрий не сразу и понял, что это – Людина память, переливающаяся из мозга в мозг. Из души в душу.
Громкая музыка, недоеденный торт-бисквит и тот полуподслушанный разговор. Об этом ведь никто не мог знать, никто, кроме Наташки! Только ей, по великому секрету! А теперь, значит, это обсуждается в открытую? С гнусными – да, именно гнусными хихиканьями! Вот так, значит, Наташенька? В прихожую, найти в куче сваленных курток свою… быстрее, пока они там пляшут… чтобы никому ничего не объяснять. Особенно Косте! Домой, скорее!
Трамвая ждать долго, быстрее пройти… Как же всё-таки темно! Хорошо хоть дождя нет. Какая же гадина эта Наташка! Почему так тускло горят фонари? Кто это впереди? Четверо? Нет, пятеро. Какие противные! Немногим старше… пэтэушники небось. Окликают. Я никуда с вами не пойду! Мне домой! Убери руки, козел, у меня папа генерал ФСБ! Сволочь, козлина, урод тупой! Пусти, тебе сказано!
Господи, как тут страшно! И как больно! Они же обкуренные, они ж не соображают ничего! Рвут одежду! Мама! Уже нет сил кричать… она и не знала, что это так противно… Она не знала, что бывает такая боль!
Больше ничего считать не удалось. Только боль и ужас – слоями, всё глубже и глубже, до самой сердцевины души.
Дмитрий молча стоял над девочкой. Господи, ну как же так можно? Где же Ты был? Как допустил?
Но некогда было заниматься теодицеей. В любой момент могли вернуться мерзавцы, продолжить свои развлечения. И что тогда? Не хотелось и думать. В обычном мире исход понятен – легко, играючи забили бы ногами. Если их будет хотя бы двое…
Но тут же он понял, что в Сумраке всё иначе. В Сумраке он может многое – и сам не знает, что именно. Что он сотворит с подонками? Фантазия услужливо развернула целый спектр, пришлось цыкнуть на неё. Не так. Всё надо делать не так.
Подняв девочку на руки – та оказалась куда легче, чем он думал, Дмитрий направился к двери, топча толстый слой пыли. Интересно, а оставленные в Сумраке следы будут видны в привычном мире? Кстати, а как туда возвращаться-то?
Легко пройдя сквозь дверь в подъезд, Дмитрий нервно огляделся. Пусто. Ещё не хватало появиться из ничего на глазах потрясённой публики.
Где же тень? Вот она, едва заметно темнеет в сером мареве. И что делать дальше? Снова потянуть её на себе? Нет, наверное, выход здесь иной, нежели вход. Может быть, это всё равно как вынырнуть из воды? А может, просто захотеть вернуться в нормальный мир?
Люда, пошевелившись у него на руках, глухо простонала. Ну же! Прочь, прочь из этого серого дурмана!
Получилось. Он сам не понял, что именно сделал – но полутьма Сумрака сменилась обычной, земной полутьмой загаженного подъезда. Где-то вдали доносился лязг трамвая, шумел поток машин, откуда-то доносилась громкая неприятная музыка.
Ну что ж, слава Тебе, Господи. Вывел всё-таки, вытащил. Дальше уж придётся обойтись обычными средствами.
Бережно опустив Люду на пол, Дмитрий вынул мобильный. Сперва – «Скорую», затем – милицию. А пока едут – придумать какое-нибудь хоть мало-мальски правдоподобное объяснение.
7.
– Ну, здорово, старый лапоть! Да не снимай ты ботинки, что за, блин, условности? Давай, проползай на кухню. Добрался-то легко?
В этой квартире Дмитрий был впервые. Лёшка Серебряков, как выяснилось, развёлся со своей Надей и в итоге из трехкомнатной в Нагатино перебрался сюда, на край света. Северное Бутово. Однушка, хоть и современной планировки. Спасибо, что хоть с телефоном.
– Как сам-то? – Лёшка деловито перемещал грязную посуду с кухонного стола в раковину. Судя по всему, женских рук тут не водилось. Или эти руки занимались другими, более приятными делами.
– Да ничего, преподаю в гимназии. Сашка уже здоровый парень, на будущий год в первый класс пойдёт. Аня – золото, ну, в общем и целом. Денег не хватает, а кому их хватает? Так что вроде всё путём.
Дмитрий привычно говорил положенные в таких случаях слова, но сердце у него было не на месте. Вот сейчас достанет он специально купленный дорогущий коньяк, Лёшка сварганит какой-нибудь закуски, пойдут воспоминания… а потом ведь всё равно придётся оборвать трёп и перейти к главному. Пожалуй, исповедоваться священнику проще, чем вот так… нести врачу свою боль. Может, лучше было явиться к
