если ради этого мне пришлось бы уволиться. Чего, как вы понимаете, я вовсе не хочу. Но тут… рассказывать обстоятельства не могу, но поверьте, речь идёт о моей душе. В самом прямом смысле слова. Вы уж извините, что так вышло.
На миг ему явилась соблазнительная идея – «погладить» её сознание, повернуть в нужную сторону. Как тогда, с капитаном Кузьминым. Но тут же, покраснев, он прошептал краткую молитву. Тут и ёжику понятно, откуда подобные соблазны выплывают.
И – набитая электричка, беготня по тверскому автовокзалу в поисках нужного автобуса… за минуту до отправления сумел втиснуться. Значит, всё зря. Ну, если не считать это очередным уроком смирения. Ты думал, всё так вот просто и сразу? Прикатил – и все вокруг тебя забегали? Сколько народу хочет встретиться со старцем, и у каждого беда наверняка покруче твоей.
Он уже направился было в сторону Преображенского храма – там сейчас шла утреня – как сзади его тронули за плечо.
Старец Сергий стоял, сложив руки на объемистом животе. Седой, с длинными, до плеч, прямыми волосами. Серые глаза его смотрели внимательно – быть может, с едва уловимой улыбкой.
Дмитрий узнал его сразу, хотя до сей поры видел только однажды, в позапрошлом году, когда батюшка читал проповедь после воскресной литургии.
Сейчас, в простеньком подряснике, старец выглядел куда менее торжественно. Проще, ближе, по- домашнему.
– Ну, пойдём, чадо. – Он говорил с заметной одышкой. Видать, не врали тётки о его болезни. – Пойдём ко мне в келью, потолкуем. Тебя звать-то как, раб Божий?
– Вот и всё, батюшка, – закончил рассказ Дмитрий. – Что же мне теперь делать?
Старец не отвечал. Сидя на низком табурете, он перебирал четки, смотрел на крашенные суриком половицы.
Пахло ладаном, теплились по углам небольшие лампадки. И всюду были иконы – большие, храмовые, и совсем маленькие, бумажные, какие продаются за всяким свечным ящиком.
Дмитрий вспомнил, как чёрной молнией метнулась им навстречу келейница.
– Что вы, батюшка! Нельзя! Прилечь вам надо! Вспомните, что доктор говорил!
– Можно, Глафира. И нужно. – Не тратя более слов, старец Сергий приглашающим жестом указал Дмитрию на дверь своей кельи.
И вот теперь он молчал. Беззвучно шевелил губами – не то молился, не то у него просто трясся подбородок. Дмитрий вспомнил, что батюшке – восемьдесят четвёртый год. Ровесник ухоженной шатенки Елены Николаевны.
– Да уж, чадо Димитрие, – проговорил он наконец. – Досталось тебе. Испытывает тебя Господь наш. Но помни, что никого Он не обременяет сверх меры. Раз дал этот крест – значит, нужно это Ему зачем-то. И твоё испытание кончится. Когда – мне знать не дано, только, думаю, это тебе не на всю жизнь.
– Батюшка, – дождавшись долгой паузы, спросил Дмитрий, – а что же это со мной было? Это ведь действительно бесовское искушение?
– Всё, что происходит с нами – это искушение, – вздохнул старец. – В любую минуту, во всякой мелочи перед нами выбор. С Богом ли мы, или со врагом… Только мы невнимательны… редко этот выбор замечаем. Потому и попускает нам порой Господь подвергнуться тяжёлым испытаниям.
– Но эти… которые ко мне приходили… Иные… Они существуют реально, или мне всё привиделось? Может, это шизофрения?
– Откуда ж мне знать? Может, и не адские духи это. Может, и впрямь люди, соблазнившиеся и соблазняющие других. Важно ведь не то, Димитрий, что эти Иные сами про себя думают. Важно, что они от Церкви Божией таятся. Они не за Христом идут, а какой-то своей, отдельной дорогой. Но путь мимо Христа – это путь в пропасть. Жалко их… Наверняка ведь и добро им не чуждо… и к общему благу они стремятся. Только не там, не так… И потому ты правильно решил, чадо. Подальше тебе надо от них держаться. Сила их… говоришь, ни крест не действует, ни молитва, ни таинства? Значит, или очень сильно им диавол помогает, или… или не от диавола эти способности. Но ведь и не от Господа – иначе Он засвидетельствовал бы Своё присутствие, коснулся бы сердца твоего… и разом оставили бы тебя и страх, и сомнения. А раз сие не от Бога, то и не для нас, верно?
– А как же это? – Дмитрий прикоснулся к груди. – Эта их метка? Надо же её как-то снять!
Старец перекрестился.
– Не может нечистый дух в человека войти, если тот сам ему дверь не откроет. Разве что с Божьего попущения, как с некоторыми подвижниками иногда случалось. Но и в том нет греха. Ты эту печать принимать отказался, на своём стоял. Они ведь силой её налепили. Стало быть, и не сокрушайся о ней. Помолимся, святой водой окропим – и будешь ты чист от осквернения. А что увидят эти люди через своё колдовство – о том не думай. Думай о том, как верным Христу остаться.
– Батюшка! – Дмитрий сомневался, надо ли это говорить, но потом всё же решил. – Вот эта женщина… Иная… Елена. Которая считает себя христианкой. Жалко мне её. Вы о ней тоже помолитесь, ладно?
– Помолюсь, – кивнул старец. – И о тебе помолюсь, и о ней… обо всех о них…
– А дальше-то мне как? Что делать-то?
Старец вновь замолчал. Казалось, он к чему-то прислушивается, хотя в келье было удивительно тихо. Шум с улицы почему-то не проникал сюда, хотя бревенчатые стены – не лучшая звукоизоляция.
– Ты, Димитрий, – улыбнулся старец, – пока поживи у нас. Потрудись во славу Божию, помолись… Душа твоя отдохнёт от борьбы, разгладится… А дальше уж не знаю, дальше доверимся Господу. Он знает, как управить. Да пребудет Благодать Его с тобой.
Старец поднялся с табурета, благословил Дмитрия. И коснувшись губами сухой, морщинистой ладони, тот вдруг почувствовал, как обжигают глаза слёзы.
– Глафира! – позвал старец, и в келью сейчас же просочилась давешняя женщина. Под дверью, что ли,
