время внутри не тикает, застыло оно внутри, и кажется, что все тянется и тянется та пронзительная секунда боли и полета…
– Андрюша! Андрюшка!
Чьи-то руки – и не думал, что они могут быть такими сильными! – тянут меня за плечи.
– Вставай! Ты можешь встать? Что с тобой?
Кое-как все же удалось подняться на ноги. Если бы не обхватившая меня Лена – точно шлепнулся бы снова.
– Со мной… Со мной все в порядке, – шепнул я ей в горячее, розовое в тончайших прожилках ушко. – Все нормально…
Потом пленка перед глазами лопнула, я наконец смог по-человечески осмотреться. Да, результаты впечатляющие.
Я: разорванная чуть ли не до пупа рубашка, безрукавка превратилась в две непонятно как цепляющиеся друг за друга тряпки, с ладоней содрана кожа, колени – непонятно, но, по всей видимости, разбиты. И, само собой, гнусная боль в копчике.
Лена: розовое лицо в слезах, волосы растрепаны, на белом платье – темно-бурые отпечатки. Видно, это я так хорошо за нее подержался. Да, кердык платьицу…
– Ты можешь идти? – в голосе сквозят те же слезы, что стекают со щек. Хорошо, тут девушки не красят ресницы, а то сейчас потекла бы черными разводами.
– Кажется, могу.
– Тогда пошли, Андрюша, пошли… Я тебе помогу, ты держись, ты опирайся, вот так. Голова кружится? Потом станет легче, я знаю… Сейчас ветерком обдует… Ох, Андрюшка… Ну что же ты… Как же теперь… Ты же сам не представляешь, какую кашу заварил…
Ну почему же не представляю? Мне тут уже орден можно давать – «Знатный кашевар».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мечты идиота
В Крыму я был один-единственный раз в три года. Возили меня туда дедушка с бабушкой, в Мисхор. И не запомнилось мне ничего, кроме сладкого темно-красного винограда без косточек, скрипучей деревянной лестницы в доме, где мы снимали комнатушку, да еще крабов, которыми хвастался передо мною совершенно взрослый – целых восьми лет! – сосед-мальчишка. А море, солнце, воздух – все это сложилось в какой-то радужный фон, из которого невозможно было вытащить отдельные картинки.
Так что сейчас я вертел головой, впитывая впечатления, поглощая краски, звуки, запахи. И ведь это пока только то, что видишь в окне скорого поезда! То ли дело будет на месте!
Да, именно скорый поезд! Когда при мне впервые произнесли эти слова, я не выдержал и хихикнул. Впрочем, никто не стал допытываться о причинах столь веселого настроения. И Арсению, и Лене явно было не до того.
– Поедете, конечно, скорым поездом, – сказал в то утро Фролов. – Дороговатое, конечно, путешествие, но у нас нет другого выхода…
Скорый поезд по-здешнему – это пять маленьких вагончиков-кибиток, каждый размером с железнодорожное купе. Они сцеплены друг с другом, и тянет все это дело шестерка лошадей. Но лошадей ускоренных, как те, что везли меня, подследственного душегуба, из Твери в Кучеполь.
Лошади не совсем обычные – в них с жеребячьего возраста вырабатывают привыкание к «борзой ходяре». Что-то вроде наркотика, многократно ускоряющего все биологические процессы, мобилизующего скрытые резервы. Такая ускоренная лошадь способна делать и тридцать, и сорок верст в час на протяжении суток. Потом, конечно, месяц восстанавливается, а лет через пять такой эксплуатации поступает на живодерню.
Кибитки внутри довольно удобны – и в самом деле, полное сходство с купе. Две узкие лавки, застеленные шкурами, столик, окошко, по летнему времени открытое, а зимой вставляют раму со стеклом. Вот в отношении туалета – серьезный минус. Эту тему они не продумали. Только на станциях, где меняют лошадей, кормят пассажиров и, если подъехали уже в темноте, предоставляют ночлег. А в пути – обходись как знаешь. То есть – или терпи, или горшок.
А какой может быть горшок, если ты едешь вместе с дамой? Пускай даже в качестве холопа.
– Если в пути не возникнет никаких осложнений, доберетесь за пять дней, – объяснял мне Арсений. – Две тысячи верст, конечно, не шутка. Обычными лошадьми вы бы месяц тащились…
Зато и билет стоил как пара обычных лошадей. По три гривны с носа.
Впереди поезда мчался сигнальщик на таком же ускоренном коне, дудел в специальную дудку и хлыстом разгонял в стороны обычный транспорт – всевозможные телеги, фуры, брички… Сигнальщика слушались – за нарушение полагался очень нехилый штраф, который тут же и взимала с бедолаги-мужика поездная охрана. Теоретически, конечно, в пользу княжеской казны…
Охраны было человек пять, все они служили в путевом отделе Уголовного Приказа. Тут, оказывается, и такое имелось, нечто вроде железнодорожной милиции. Арсений сказал, что давно ведутся разговоры о прокладке особых дорог для скоростного транспорта, но вопрос завис – ученые мужи из княжеской Академии пока не могут разобраться, хорошо ли это будет для выпрямления народной линии.
– Конечно, особой опасности в таких путешествиях нет, – говорил он, провожая нас на станцию. – Разбойников в княжестве раз-два и обчелся, и грабить они предпочитают все-таки купеческие обозы. Скорый поезд – не для них, добыча не шибко велика, а вот риск… Да ты еще попробуй догони такой поезд на обычных-то лошадях.
Тоже мне, проблема, подумал я мрачно. На фиг догонять? Бревно на дорогу положил, и все дела. Впрочем, будь все так просто, почтенная публика вряд ли так спокойно разъезжала бы. Кто в основном пользуется скорыми поездами? Аристократы, направляющиеся на отдых, да крупные чиновники, отправленные в срочную командировку. Ну и прочие богатые бездельники.
