Политическая биография Сталина

комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих должностных лиц; Комиссия по заведованию архивом заграничной агентуры в Париже; Комиссия по обеспечению нового строя; Комиссия по разбору дел бывшего департамента полиции, а также созданная на базе последней в июне 1917 г. Особая комиссия по обследованию деятельности бывшего департамента полиции и подведомственных ему учреждений. Результатами работы комиссий были выявление документов по секретной агентуре, публикация именных списков, принятие тех или иных мер против бывших агентов (арест, подписка о невыезде, временное запрещение участвовать в общественной и политической жизни).

Наиболее значительная работа была проведена Комиссией по обеспечению нового строя и Особой комиссией по обследованию деятельности бывшего департамента полиции. Ими был собран и систематизирован большой материал, проведены допросы подозреваемых лиц, опубликованы списки секретных сотрудников.

После Октябрьской революции разработка материалов по выявлению секретных сотрудников велась в созданной в апреле 1918 г. Особой комиссии при историко-революционном архиве в Петрограде, которая продолжала исследование документов департамента полиции, охранных отделений, жандармских управлений. В 1919 г. эта комиссия была упразднена, но работа продолжалась самим архивом (Историко-революционный архив Петрограда), а затем, с переездом его в Москву — Архивом революции и внешней политики.

В ЦГИАМе[528] эта работа активно проводилась вплоть до 1941 г. Архив стал центральным учреждением, куда стекались сведения из государственных архивов страны. На основании этих данных составлялась единая картотека на всех выявленных по стране секретных сотрудников, которая достаточно полно отражала состав агентуры, работавшей в различных партийных организациях в России и за границей»[529].

Я привел эту обширную выдержку, чтобы подчеркнуть одно весьма важное обстоятельство: после падения царизма как Временное правительство, так и Советская власть, провели большую и весьма результативную работу по выявлению и наказанию бывших провокаторов. Архивы охранки, как на местах, так и в провинции, сохранились и подверглись тщательному изучению. Вызывают серьезные сомнения утверждения некоторых публицистов, что уже в то время проводилась соответствующая «санация» архивов с целью изъятия документов, могущих скомпрометировать тех или иных политических деятелей. Тогда это едва ли было возможно, чего, конечно, нельзя сказать о более поздних периодах. К тому же, например, архивы охранки в Закавказье почти на протяжении трех лет находились в распоряжении тогдашних властей (в Грузии, например, меньшевиков), которые, несомненно, предали бы гласности имена провокаторов из числа своих политических противников-большевиков, особенно если последние занимали руководящие посты в Москве. Но таких эпизодов никто не зафиксировал, потому что их просто не было.

Некоторые из документов царской охранки оказались в США, где хранятся в специальном фонде в Гуверовском институте при Стэнфордском университете. В своем подавляющем большинстве они уже введены в научный оборот, в частности, многократно цитировавшимся в предыдущих главах автором тенденциозной биографии молодого Сталина Э. Смитом. Объективная оценка использованных документов не дает основание расценивать их как нечто новое, а тем более сенсационное в сравнении с уже находившимися в научном обороте источниками. Кроме того, некоторые весьма солидны западные советологи довольно резко высказались в отношении книги Смита, указывая на то, что она не отвечает необходимым критериям научной объективности, гипотезы выдает за факты и т. п.

Эти краткие замечания в связи с тем, как обстоят дела с документальной базой обвинений в адрес Сталина о его сотрудничестве с охранкой, конечно, необходимы, хотя и не рисуют картины в целом. Проблема документальной базы выдвигаемых обвинений, а вернее сказать, ее фактического отсутствия, заслуживает специального исследования, в котором необходимо тщательно и скрупулезно проанализировать буквально все версии и аргументы, выдвигаемые обличителями Сталина. Здесь же я ограничусь рассмотрением проблемы в самом обобщенном виде, невольно сужая круг затрагиваемых эпизодов и лишь обозначая некоторые аспекты темы, не вдаваясь в их детальный анализ. Итак, перейдем непосредственно к существу аргументации тех, кто в той или иной форме и в той или иной степени защищает версию о причастности Сталина к работе на царскую охранку.

Начнем с версии, которая приписывает самому Сталину прямое или косвенное признание в том, что он якобы в какой-то форме сотрудничал с охранкой. Здесь серьезных, заслуживающих доверия фактов практически нет. Их заменяют так называемые свидетельства современников или же сомнительного свойства домыслы и гипотезы. Так, в своих мемуарах Н. Хрущев, рассказывая о репрессиях 30-х годов, вспоминает такой эпизод: во время одной из бесед Сталин спросил его: ««Что, арестовали ваших помощников?». Отвечаю: «Да, хорошие были, честные ребята» «Да? А вот они дают показания, сознались, что они враги народа. Они и на вас показывают, что фамилию вы носите не свою. Вы вовсе не Хрущев, а такой-то. Это все чекисты стали делать, туда тоже затесались враги народа и подбрасывают нам материал, вроде бы кто-то дал им показания. И на меня есть показания, что тоже имею какое-то темное пятно в своей революционной биографии». Поясню, о чем шла речь. Тогда, хоть и глухо, но бродили все же слухи, что Сталин сотрудничал в старое время с царской охранкой и что его побеги из тюрем (а он предпринял несколько побегов) были подстроены сверху, потому что невозможно было сделать столько удачных побегов Сталин не уточнил, на что намекали, когда разговаривал со мной, но я полагаю, что эти слухи до него как-то доходили. Он мне о них не сказал, а просто заявил, что чекисты сами подбрасывают фальшивые материалы»[530].

Что можно сказать по поводу этого свидетельства? Ставить под сомнение сам факт того, что такой разговор мог иметь место, нет оснований. Вполне возможно, что Сталин действительно говорил Хрущеву, а, может быть, и другим своим соратникам об этом. Однако всерьез принимать такого рода «жалобы» вождя в отношении органов безопасности, мне думается, нет никаких оснований. Подобные высказывания, если они вообще были в действительности, вполне укладываются в русло довольно своеобразного, граничащего с откровенным лицемерием, поведения Сталина в некоторых ситуациях. В ряд подобных эпизодов вписывается и такой (кстати, он всячески мусолился в советской печати хрущевского периода в связи с разоблачениями репрессий 30-х годов.). Речь идет о том, что якобы жена Орджоникидзе рассказывала одному из сотрудников своего мужа некоему С. Гинзбургу следующее: работники НКВД произвели на квартире Орджоникидзе обыск. Когда последний пришел домой и узнал об этом, он сразу же позвонил Сталину и начал выражать со свойственным ему пылом свое негодование, но тот якобы спокойно ему заметил: «Серго, что ты волнуешься? Этот орган может в любой момент произвести обыск и у меня»[531].

Как бы в скобках следует оттенить такую черту Сталина, отложившую самую прямую печать на весь период, в особенности последние годы, его правления, как недоверие и подозрительность. Причем это подтверждается большим массивом фактов и свидетельств. Но я счел уместным сослаться на один — не вызывающий абсолютно никаких сомнений. Речь идет о книге А. Барбюса, о которой уже шла речь выше. В заключительной главе А. Барбюс как бы обобщает целостную характеристику Сталина как вождя и государственного деятеля. И это обобщение, если его экстраполировать в прошлое, многое говорит о Сталине и как о человеке, и как о политике: «Он крайне осмотрителен и доверие свое дарит нелегко. Один из его ближайших сотрудников не доверял другому. «Здоровое недоверие — это хорошая основа для совместной работы», — сказал ему Сталин. Он осторожен, как лев»[532]. Как можно судить на основе приведенного выше факта, сам Сталин считал не только возможным, но и свидетельствующим в его пользу, подчеркивание такой его черты, как недоверие (в данном случае суть дела не изменяется, если это недоверие даже смягчить эпитетом «здоровое»). В конечном счете недоверие остается недоверием, а оно легко и незаметно трансформируется в свое логическое продолжение — подозрительность.

Но обратимся снова к непосредственному предмету рассмотрения. Вероятность того, что органы ОГПУ, а затем НКВД и МГБ могли вести некое подобие «разработки» Сталина, будь то его гипотетическая причастность к работе царской охранки, или же еще какие-либо иные эпизоды его деятельности, представляется мне в высшей степени маловероятной. Так могут думать лишь те, кто строит свои версии в отрыве от действительности тех дней, вне реального исторического контекста. Достоверно известно — и это