в одной из пещер под Кисловодском, стоит привести рассказ об этом самого Зиновьева. В декабре 1925 года, выступая на XIV съезде партии, где он возглавлял оппозицию Сталину, он достаточно красочно описал существо дела и все обстоятельства, сопутствовавшие ему. Хотя отрывок из его выступления довольно велик, он заслуживает того, чтобы его привести, поскольку он живо передает обстановку того времени и характер борьбы в рамках самой «тройки» Итак, слово Зиновьеву:
«Здесь на съезде получило большое значение сообщение о «кисловодских пещерах», и на этом «пещерном заседании» я вынужден остановиться. Оно происходило в 1923 г., летом после XII съезда, а не в разгар дискуссии с Троцким, как об этом говорил т. Ворошилов. Присутствовал там целый ряд товарищей, находившихся на отдыхе, а часть, кажется, была приглашена из товарищей ростовцев, которые были близко. Дело шло о том, как нам наладить работу впредь до восстановления здоровья Владимира Ильича. Все тогда еще, как я помню, уехали в отпуск с надеждой, что Владимир Ильич вернется к работе. Вот и думали: как же нам все-таки продержаться, если болезнь затянется (опасения тоже были), как нам поддержать равновесие. На этом совещании были представлены два мнения. Все участники совещания понимали, и всем им одинаково было ясно, что Секретариат при Владимире Ильиче это одно, а Секретариат без Владимира Ильича — это совершенно другое. При Владимире Ильиче, кто бы ни был секретарем, кто бы ни был в Секретариате, все равно и тот и другой играли бы ограниченную служебную роль. Это был организационный инструмент, долженствовавший проводить определенную политику. Без Владимира Ильича стало всем ясно, что Секретариат ЦК должен приобрести абсолютно решающее значение. Все думали, как бы это сделать так, — было это, повторяю, до первой дискуссии с тов. Троцким, — чтобы мы имели известное равновесие сил и не наделали больших политических ошибок, выходя в первое наше большое политическое плавание без Владимира Ильича в обстановке, гораздо более трудной, чем ныне… И вот тогда у нас возникли два плана. Один план — сделать Секретариат служебным, другой — «политизировать» Секретариат в том смысле, чтобы в него вошли несколько членов Политбюро и чтобы это было действительно ядро Политбюро. Вот между этими двумя планами мы и колебались. В то время назревали уже кое-какие личные столкновения — и довольно острые столкновения — с тов. Сталиным. Вот тут возник план, принадлежавший Бухарину, — кажется, это было вчера засвидетельствовано, если нет, это, вероятно, можно засвидетельствовать письмом, ибо об этом плане мы с Бухариным написали тов. Сталину, и, вероятно, у тов. Сталина сохранилось это письмо. Об этом письме, конечно, в газетах ничего не было. План был такой: а может быть, нам политизировать Секретариат таким образом, чтобы в него ввести трех членов Политбюро, чтобы это было нечто вроде малого Политбюро; раз Секретариат получает такое громадное решающее значение, может быть лучше, чтобы в него входило 2–3 члена Политбюро. В числе этих трех называли: Сталина, Троцкого, меня или Каменева или Бухарина. Вот этот план обсуждался в «пещере», где были покойный Фрунзе, Лашевич, Евдокимов, Ворошилов, где был ряд товарищей совершенно различных настроений, совершенно различных личных связей и т. д. Насколько помню, решения никакого принято не было и не могло быть принято… Тов. Сталин ответил тогда, кажется, телеграммой грубовато-дружеского тона: мол, дескать, вы, ребята, что-то путаете, я скоро приеду, и тогда поговорим. Затем, через некоторое время он приехал, и тогда, — не помню, в «пещере» или в другом месте, — состоялось у нас несколько разговоров. Было решено в конце концов, что Секретариата не будем трогать, а для того, чтобы увязать организационную работу с политической, введем в Оргбюро трех членов Политбюро. Это тоже не особенно практическое предложение внес тов. Сталин, и мы на него согласились. Мы ввели в Оргбюро трех членов Политбюро: т.т. Троцкого, Бухарина и меня. Я посетил заседание Оргбюро, кажется, один или два раза, т.т. Бухарин и Троцкий как будто не были ни разу. Из этого ничего не вышло. И эта попытка оказалась ни к чему»[1140].
На том же XIV съезде сам Сталин дал принципиально иную оценку планам коренной реорганизации исполнительных органов ЦК. По поводу «пещерного совещания» он сообщил следующее:
И чтобы покончить с этим вопросом — «пещерным вариантом» решения проблемы Генерального секретаря — приведу отрывок из того самого письма Сталина, на которое позже ссылались они оба. Сталин писал Зиновьеву прямо, избегая каких-либо дипломатических экивоков (это был не только его стиль, но и своеобразное отражение уверенности в прочности своего положения):
«Тов. Зиновьев! Ваше письмо от 31VII получил. Отвечаю по вопросам.
1. Вы пишете: «не примите и не истолкуйте разговор с Серго в другую сторону». Скажу прямо, что я истолковал именно «в другую сторону». Одно из двух: либо дело идет о смене секретаря теперь же, либо хотят поставить над секретарем специального политкома (политического комиссара — Н.К.). Вместо ясной постановки вопроса, вы оба ходите вокруг да около вопроса, стараясь обходным путем добиться цели и рассчитывая, видимо, на глупость людей. Для чего понадобились эти обходные пути, если действительно существует группа и если есть минимальная доза доверия? Для чего понадобились ссылки на неизвестное мне письмо Ильича о секретаре (здесь Сталин явно лукавит, поскольку письмо Ленина с предложением заменить его на посту Генерального секретаря ему было известно с самого начала, и об этом уже шла речь выше — Н.К.) разве не имеется доказательств к тому, что я не дорожу местом и, поэтому, не боюсь писем? Как назвать группу, члены которой стараются запугать друг друга (чтобы не сказать больше)? Я за смену секретаря, но я против того, чтобы был учинен институт политкома (политкомов и так немало: Оргбюро, Политбюро, Пленум).
2. Не правы вы, говоря, что секретарь единолично решает вопросы. Ни одно решение, ни одно указание не проходит без оставления в архиве ЦК соответствующих копий. Я бы очень хотел, чтобы Вы нашли в архиве ЦК хоть одну телеграмму, хоть одно распоряжение, не санкционированное той или иной инстанцией ЦК.»[1142]
Приведенные выше факты и материалы говорят сами за себя. Борьба членов триумвирата против Сталина, точнее их стремление фактически отстранить его от обязанностей генсека путем коренного реформирования самого Секретариата или Оргбюро, развернувшаяся в 1923 году, не увенчалась успехом. Не так просто выявить сумму всех причин, благодаря которым затея с реорганизацией, оказалась фактически похороненной. Здесь сказались, видимо, и политическая близорукость Зиновьева и Каменева, и общее нежелание именно в тот период развертывать широкомасштабную и открытую борьбу, что во время болезни Ленина многими воспринималось бы как дележ политического наследия еще живого вождя. Но главную роль сыграл другой фактор — резкое, принявшее самые острые формы, обострение противоборства с Троцким. Именно борьба против Троцкого на время сохранила триумвират, хотя месяцы его существования уже начали свой отчет.
Но прежде чем перейти к рассмотрению борьбы против троцкизма и партийной дискуссии 1923 года, которая подвела итоги этой борьбы, следует, очевидно, сказать о том, как был окончательно похоронен триумвират. Формально произошло это в июне 1924 года, когда Сталин в докладе на курсах секретарей укомов при ЦК РКП(б) впервые публично выступил против Каменева и Зиновьева. Момент для него был подходящий (а он, как известно, был мастером выбирать нужный момент): только что закончился XIII съезд партии, на котором было по делегациям оглашено завещание Ленина. На предшествовавшем съезду пленуме ЦК было решено было оставить Сталина на посту генсека. Совещание делегаций съезда подтвердило эту рекомендацию. На первом же после съезда пленуме ЦК Сталин подал просьбу об отставке с поста Генерального секретаря, но она была отвергнута. (Об этом речь уже шла выше, поэтому я не буду
