Например, в письме от 1929 года она сообщала мужу:
«Я знаю, что ты очень не любишь моих вмешательств, но мне все же кажется, что тебе нужно было бы вмешаться в это заведомо несправедливое дело».
Ответ Сталина гласил:
«Татька!
Получил письмо на счет Ковалева. Я мало знаком с делом, но думаю, что ты права. Если Ковалев и виновен в чем-либо, то Бюро редколлегии, которое является хозяином дела, — виновно втрое. Видимо в лице Ковалева хотят иметь «козла отпущения». Все, что можно сделать, сделаю, если уже не поздно…
Целую мою Татьку кепко, очень много кепко.
Твой Иосиф
23/1Х-29 г»[627].
Из приведенных отрывков явствует, что Сталин не допускал вмешательства со стороны жены в партийные и государственные дела. По крайней мере, не поощрял этого. Сам же он лично, видимо, относился к жене как члену партии без особых поблажек, четко разграничивая сферу семейных отношений и сферу партийных и государственных дел. Нет никаких документальных материалов, говорящих за то, что Сталин проявил даже малейшую активность, чтобы помочь своей жене, когда она была во время чистки начала 20-х годов отчислена из партии. Возможно, он сделал это через Ленина. Но подобное обращение к Ленину мне представляется маловероятным, ибо противоречило строгим взглядам Сталина на такого рода факты. В этой связи стоит напомнить, что он, получив гневное письмо больного Ленина, требовавшего от генсека извиниться перед Крупской, заметил:
И еще один штрих, характеризующий быт и жизненные условия сталинской семьи. Он весьма характерен в свете разного рода спекуляций, что Сталин и вся его семья буквально купались в роскоши.
«25 сентября 1929 г.
Татька!
Забыл послать тебе деньги. Посылаю их (120 р.) с отъезжающим сегодня товарищем, не дожидаясь очередного фельдъегеря.
Целую.
Твой Иосиф.
25/IX-29 г»[629].
Любопытно и письмо Надежды Аллилуевой мужу, которое показывает, что она внимательно следила за тем, что говорят и пишут о Сталине, в том числе и за границей. И это вполне естественно. Так что она прекрасно знала не только о славословиях и безмерных восхвалениях своего супруга, но и была осведомлена о резко критических, даже оскорбительных материалах, направленных против Сталина. Как раз на этот период приходится появление на Западе первых книг о Сталине, принадлежащих перу как западных авторов, так и бывших советских функционеров, в силу разных обстоятельств оказавшихся за границей. Вот что она сообщала мужу:
Но, пожалуй, хватит цитировать фрагменты из переписки Сталина со своей женой. Как ни скупа эта переписка, но она все же дает некоторое представление о характере их отношений. Видно, что эти отношения никак нельзя назвать отчужденными, а тем более враждебными. Более того, со стороны мужа проскальзывают совсем несвойственные ему элементы полудетского сюсюканья. Так не могут писать равнодушные люди, люди, у которых отсутствует глубокое чувство любви. Вместе с тем, из писем можно сделать вывод, что Сталин был по горло поглощен делами и едва ли был в состоянии уделять жене и семье столько времени, сколько было необходимо для поддержания и сохранения счастливой семейной идиллии.
Еще меньше оснований усматривать в отношениях супругов грозные признаки каких-то серьезных политических расхождений. Надежда, вне всякого сомнения, с должным уважением относилась к своему мужу не только просто как к человеку, но и как ведущему партийному руководителю. С ее стороны мы не располагаем буквально никакими свидетельствами, даже косвенными, что в ней зародилось и росло чувство разочарования в муже как партийном вожде. Следует учитывать, что она выросла и воспитывалась в среде старого большевика, где революционные традиции, в первую очередь, традиции неукоснительного соблюдения партийной дисциплины, чтились как нечто святое и незыблемое. Соответствующую школу она прошла и на работе в секретариате Ленина, где наверняка не раз сталкивалась с фактами принятия суровых, подчас жестоких решений, которые, тем не менее, неуклонно проводились в жизнь. Опыт Гражданской войны также внес свою лепту в складывание ее политических и жизненных убеждений и принципов. Этот суровый опыт никак не мог пройти мимо нее и не оставить следа в ее характере.
Словом, мне представляется весьма маловероятной политическая подоплека факта ее самоубийства. Эта версия усиленно пропагандируется теми, кто таким путем стремится в еще большей степени представить Сталина в качестве беспощадного деспота не только по отношению к массам населения, но и по отношению к своим самым близким людям. В этом же ключе следует расценивать и версию, согласно которой Сталин в приступе яростного гнева во время одного из семейных конфликтов, возникших то ли на бытовой, то ли на политической почве, сам застрелил свою жену. Эта версия стала гулять с самого начала, что неудивительно, учитывая обилие людей, питавших к Генеральному секретарю чувства испепеляющей ненависти. В дальнейшем эта версия получила довольно широкое распространение и даже всерьез рассматривалась и рассматривается некоторыми биографами Сталина.
Я не стану даже рассматривать эту версию, поскольку она представляется мне абсолютно несостоятельной и заведомо тенденциозной. Тратить время и место на полемику с подобными измышлениями едва ли стоит. В каком-то смысле опровергать эту версию — значит лить воду на мельницу явных клеветников. Вся документальная база, касающаяся самоубийства Н. Аллилуевой, более чем убедительно опровергает эту версию, не оставляя от нее камня на камне. Характерен такой момент. В. Аллилуев в своей истории семьи Аллилуевых пишет, что
Но что же тогда явилось действительной причиной столь безрассудного шага со стороны жены Сталина? Имеющиеся источники склоняют к выводу, что акт самоубийства был совершен женой вождя в силу двух причин: с одной стороны из-за ее болезненного психического состояния, с другой стороны — из-за приступа дикой ревности. Причем обе эти причины могли соединиться и стать той движущей силой, которая заставила ее взять пистолет и выстрелить в себя. В. Аллилуев в своей книге свидетельствует:
