Политическая биография Сталина. Том 2

остановиться. Вообще следует иметь в виду, что культ Сталина — понятие чрезвычайно емкое и многогранное. На каждом историческом этапе он обретал свои особые формы и особенности, поскольку всегда находился не в статичном состоянии, а в процессе непрерывной эволюции. В начале 30-х годов важнейшим компонентом культа вождя было проведение знака равенств, чуть ли не абсолютного тождества между самим Генеральным секретарем и генеральной линией, проводимой на том или ином этапе партией. Смысл подобного отождествления был абсолютно прозрачен — выступать против Сталина значило выступать против линии партии. И если при Ленине допускались (и были не столь уж диковинными) критические замечания в его адрес, то при новом вожде такого уже не было и не могло быть. В противном случае ярлык антипартийного элемента, а то и врага Советской власти, уже был наготове. Таким способом Сталин также укреплял фундамент своего единовластия в партии и стране.

Все эти процессы, протекавшие в стране, в значительной степени облегчались тем, что постепенно ситуация во всех сферах жизни начала обретать все больше черт стабильности. Стабильности — не в статичном ее истолковании, а в плане динамичного развития с позитивными результатами. Успешное выполнение первой пятилетки в области индустрии, достижения в сфере коллективизации, некоторое улучшение продовольственного положения основных масс населения, бесспорные успехи на ниве развития образования и подготовки кадров и многое другое — все это являлось не плодом советской пропаганды, а реальными фактами жизни. Достаточно сказать, что в 1934 году в сельском хозяйстве СССР работали уже 281 тысяча тракторов и 32 тысячи комбайнов. Утверждение колхозного строя и связанный с ним подъем сельского хозяйства дали Советской власти возможность отменить карточную систему на хлеб и другие продукты и установить свободную торговлю продовольственными продуктами.

Высший пик социально-экономического кризиса был преодолен и остался только в исторической памяти. Это, конечно, не значит, что последствия голода не могли еще не сказываться: в ряде регионов серьезные проблемы с продовольствием продолжались и после того, как высшая точка голодного периода (в 1932–1933 гг.) осталась позади. Примерно в это время серьезную проблему составили эпидемии тифа и малярии, для ликвидации которых властями были предприняты эффективные меры, и с этой опасностью удалось справиться. Весенний сев прошел в целом успешно, а урожай осенью был значительно лучше, чем в предыдущие два года. Это позволило существенно увеличить снабжение хлебом городов. В последние несколько месяцев 1933 года наблюдался рост поставок на колхозные рынки. Определенным показателем улучшения ситуации было падение рыночных цен на продовольствие, начиная с июля и далее.

Не случайно Сталин в своем докладе на объединенном январском (1933 г.) пленуме ЦК и ЦКК столь охотно и столь обильно цитировал оценки некоторых ведущих западных газет. Причем делал это умело и тонко, противопоставляя диаметрально противоположные высказывания западной печати по поводу положения дел в Советском Союзе. Так, он привел отзыв английской буржуазной газеты «Дейли Телеграф», данный в конце ноября 1932 года: «Если рассматривать план, как пробный камень для «планируемой экономики», то мы должны сказать, что он потерпел полный крах»[651]. Аналогичную точку зрения высказывала и влиятельнейшая американская газета «Нью-Йорк Таймс». В конце ноября 1932 года она писала: «Пятилетний промышленный план, поставивший своей целью сделать вызов чувству пропорции, стремящийся к своей цели «независимо от издержек», как часто с гордостью похвалялась Москва, не является в действительности планом. Это — спекуляция»[652].

Как видим, западные наблюдатели не жалели крепких слов и броских эпитетов, чтобы в самом мрачном свете представить итоги коренных сдвигов в сфере экономического строительства, равно как и в других областях поступательного развития страны Советов.

Пронизанным духом скептицизма и безнадежности оценкам, которые доминировали в западной печати, Генеральный секретарь противопоставил высказывания и оценки диаметрально противоположного характера и направленности. Так, известный в то время английский журнал «Раунд Тэйбл» восторженно писал:

«Достижения пятилетнего плана представляют собой изумительное явление. Тракторные заводы Харькова и Сталинграда, автомобильный завод АМО в Москве, автомобильный завод в Нижнем Новгороде, Днепровская гидроэлектрическая станция, грандиозные сталелитейные заводы в Магнитогорске и Кузнецке, целая сеть машиностроительных и химических заводов на Урале, который превращается в советский Рур, — все эти и другие промышленные достижения во всей стране свидетельствуют, что, каковы бы ни были трудности, советская промышленность, как хорошо орошаемое растение, растёт и крепнет… Пятилетний план заложил основы будущего развития и чрезвычайно усилил мощь СССР» [653].

Как говорится, начали за упокой, а кончили во здравие. Надо сказать, что отнюдь не те или иные комплиментарные отзывы и оценки буржуазной печати служили для Сталина главным аргументом в защите проводимого им курса. Сама жизнь постепенно начала входить в относительно нормальную колею, что ощущалось населением страны. Однако тяжелые переживания, связанные с минувшими годами, были еще слишком свежи в народной памяти, чтобы их можно было сбрасывать со счета как один из факторов, формировавших общественную атмосферу тех лет. И Сталин косвенным образом (правда, с запозданием в два года) вынужден был сам вспомнить о тяжелых временах. Правда, сделал он это в такой форме и в таком контексте, что наполненные неимоверными страданиями годы, выглядели в его истолковании не столь уж тяжелыми и трудными.

Ничтоже сумняшеся, он заявил на первом съезде колхозников-ударников: «Я мог бы вам рассказать некоторые факты из жизни рабочих в 1918 году, когда целыми неделями не выдавали рабочим ни куска хлеба, не говоря уже о мясе и прочих продуктах питания. Лучшими временами считались тогда те дни, когда удавалось выдавать рабочим Ленинграда и Москвы по восьмушке фунта чёрного хлеба и то наполовину со жмыхами. И это продолжалось не месяц и не полгода, а целых два года. Но рабочие терпели и не унывали, ибо они знали, что придут лучшие времена и они добьются решающих успехов. И что же, — вы видите, что рабочие не ошиблись. Сравните-ка ваши трудности и лишения с трудностями и лишениями, пережитыми рабочими, и вы увидите, что о них не стоит даже серьёзно разговаривать»[654].

Нечего сказать — утешил вождь своих слушателей, а главное — многомиллионные массы Советской страны! Трудно даже сказать, чего здесь было больше — лицемерия, или равнодушия к страданиям и тяготам, выпавшим на долю народа. Видимо, сполна было и того, и другого. Но я не стану акцентировать внимание читателя на этих и без комментариев ясных моментах. Хочу лишь подчеркнуть, что вождь, как бы широким шагом перешагнул через все эти невзгоды, и заговорил о новых планах и новых свершениях, ожидавших страну. Отныне Сталин во главу угла начинает ставить вопросы улучшения жизни трудящихся. Он в качестве бесспорного достижения советской власти привел тот факт, что за короткое время в стране была ликвидирована безработица, положен конец пауперизации и обнищанию в деревне, увеличение доходов рабочих и крестьян в 1932 году составило 85% по сравнению с 1928 годом; рост общественного питания с охватом свыше 70% рабочих решающих отраслей промышленности превысил плановые наметки пятилетки в шесть раз.

Все это, взятое в целом, дало вождю возможность поставить вопрос о том, чтобы сделать всех колхозников зажиточными. Эта задача была провозглашена в качестве ключевой на ближайшие годы. Сталин уверял: «Чтобы стать колхозникам зажиточными, для этого требуется теперь только одно — работать в колхозе честно, правильно использовать тракторы и машины, правильно использовать рабочий скот, правильно обрабатывать землю, беречь колхозную собственность…

И если мы будем трудиться честно, трудиться на себя, на свои колхозы, — то мы добьёмся того, что в какие-нибудь 2–3 года поднимем всех колхозников, и бывших бедняков, и бывших середняков, до уровня зажиточных, до уровня людей, пользующихся обилием продуктов и ведущих вполне культурную жизнь»[655].

Задача, конечно, была благородная, а главное — для ее успешной реализации уже имелись определенные материальные предпосылки в виде довольно мощного по тем временам парка сельскохозяйственных машин, наличия машинно-тракторных станций, — серьезной опоры коллективных