Политическая биография Сталина. Том 2

политикой завел страну в тупик: «поссорил партию с мужиком», — и что спасти положение теперь можно, только устранив Сталина. В этом духе якобы высказывались многие ив влиятельных членов ЦК; передавали, что даже в Политбюро уже готово противосталинское большинство. Вопрос о том, что именно нужно делать, какой программой нужно заменить программу сталинской генеральной линии, обсуждался везде, где только сходились партийные работники. «Именно в это время особенно выдвинулся Киров. Последний в Политбюро вообще играл заметную роль. Он был, что называется, «стопроцентным» сторонником генеральной линии и выдавался непреклонностью и энергией в ее проведении. Это заставляло Сталина весьма высоко его ценить. Но в его поведении всегда была некоторая доля самостоятельности, приводившая Сталина в раздражение. Мне передавали, что как-то, недовольный оппозицией Кирова по какому-то частному вопросу, Сталин в течение нескольких месяцев, под предлогом невозможности для Кирова отлучаться из Ленинграда, не вызывал его на заседания Политбюро. Но применить более решительные репрессии против него Сталин все же не решался, — слишком велики были круги недовольных, чтобы можно было с легким сердцем идти на увеличение их таким видным партийным работником, каким был Киров»[690].

В преломлении через зеркало политики вопрос якобы сводился к дилемме: или проводить прежнюю жесткую линию, опираясь прежде всего на репрессии и даже террор, или же сделать попытку «примирения с советской общественностью», ослабив репрессивные методы и сделав упор на поиск согласия со всеми, кто готов к этому. Киров и ряд других видных партийных руководителей, мол, ратовали за проведение умеренной линии. Такова в самом общем виде картина политических перспектив, открывавшихся в то время перед страной.

В подтверждение существования даже в рядах членов Политбюро настроений в пользу умеренности автор письма ссылается на выступление М. Калинина в декабре 1932 года в Ленинграде, когда он после чтения одним из поэтов особенно кровожадных стихов, воспевавших ОГПУ, чуть ли не прервав чтеца-поэта посередине его торжественной декламации, встал и начал чуть ли не со слезами на глазах говорить о том, что террор иногда приходится делать, но его никогда не нужно славословить. Это наша трагедия, говорил он, что нам приходится идти на такие жестокие меры, и мы все ничего другого так не хотели бы, как иметь возможность от террора отказаться. Поэтому нужно не прославлять беспощадность Чека, а желать, чтобы скорее пришло время, когда «карающая рука» последней могла бы остановиться.

Речь эта тогда произвела большое впечатление, и о ней много говорили в литературных кругах не только Ленинграда, но и Москвы. Передают, что за нее Калинину потом «влетело».

Если это имело место, то неудивительно, что Калинину влетело[691] . Поскольку именно в эти дни Сталин послал краткое, но емкое приветствие в адрес ОГПУ в связи с его 15-летием: «Привет работникам и бойцам ОГПУ, честно и мужественно выполняющим свой долг перед рабочим классом и крестьянством Советского Союза!

Желаю им успеха в сложном деле искоренения врагов диктатуры пролетариата!

Да здравствует ОГПУ, обнажённый меч рабочего класса!

И. Сталин»[692].

По Сталину, меч обнажают не для того, чтобы только запугивать врагов, но и беспощадно их карать. Так что данная метафора имела не столько литературный, сколько глубокий политический смысл — политика репрессий рассматривалась им как важнейший компонент общей политической линии, проводимой им.

Это по вопросу о гипотетическом выборе возможных вариантов дальнейшей политической линии. Теперь немного о Кирове как якобы фигуре, потенциально способной стать противовесом Сталину в осуществлении генерального курса партии. Как известно, Киров принадлежал к ближайшим соратникам и даже личным друзьям Генерального секретаря. Кирова Сталин ценил и всячески способствовал его политическому росту и возвышению. При возникновении неизбежных в то время коллизий Кирова с другими работниками, в том числе и в Ленинградской организации, он неизменно становился на сторону Кирова. Хотя надо сказать, что про себя, в уме, вел своеобразный кондуит его проступков, чтобы при необходимости «приструнить» Кирова, если тот вздумает «брыкаться». Так было и во время конфликта Кирова с рядом работников Ленинградского обкома партии, которые выдвинули против своего первого секретаря фактически обвинение в политической неблагонадежности.

Ответственные ленинградские работники Г.А. Десов, Н.П. Комаров и другие написали в конце 1929 года в ЦК записку, в которой доказывали, что Киров — не настоящий большевик, что он, работая до революции во Владикавказе в либеральной газете «Терек», в 1913 году, в дни празднования 300-летия дома Романовых, поместил в газете «патриотическую» статью.

С получением записки Сталин созвал в Москве в ЦК заседание, на которое были приглашены авторы записки и почти все члены бюро Ленинградского обкома партии. Заседание длилось два дня, велась стенограмма. Спустя некоторое время, когда участники заседания в Москве вернулись в Ленинград, был созван пленум обкома. На нем выступил второй секретарь М.С. Чудов. Он сообщил, что на заседании после двухдневного обсуждения заявления ленинградских товарищей выступил Сталин и внес предложение из двух пунктов: «Киров допускал ошибки при работе в газете «Терек», он их признает, но право сотрудничать в либеральной газете он имел. Товарищи, выступившие со своей запиской, неправильно подошли к оценке Кирова в его полезной работе по Ленинграду. ЦК считает целесообразным этих товарищей перевести на другую работу вне Ленинграда»[693].

Сам вождь следующим образом охарактеризовал этот эпизод и его последствия. В письме Молотову он отмечал: «Пакостное дело (Десов — Комаров) против Кирова помогло в деле ускорения чистки ленинградской] организации от обюрократившихся элементов. Нет худа без добра! Ленинградский обком принял решение ЦК — по рассказу очевидцев — не без энтузиазма. Факт! Сыграли тут роль и бюрократизм Комарова, и авторитет ЦК, и то, что Киров, видимо, приобрел в Ленинграде за последний период большое уважение организации»[694].

Впрочем, высокая оценка Кирова не помешала тому, что в эти годы на страницах «Правды» была опубликована статья, в которой руководство ленинградской организации обвинялось в зажиме критики. Что, по всей видимости, не могло произойти без молчаливой санкции Сталина. Это — лишнее свидетельство того, что и своих соратников он всегда старался держать на коротком поводке, чтобы они не могли, что называется, распоясаться. В этом была своя логика и свой внутренний смысл.

Словом, политическая физиономия Кирова и его, если уместно данное выражение, большевистский послужной список не были такими, как их пытаются представить сторонники той точки зрения, что именно накануне и во время XVII съезда партии он стал фигурой, которая могла бы сыграть роль политической альтернативы Сталину как Генеральному секретарю.

Точка зрения, согласно которой Киров мог стать противовесом Сталину, отвергается многими исследователями, в том числе и упомянутым выше Дж. А. Гетти. Вот что он пишет в связи с этим: «Иногда думают, что Киров был «умеренным», противостоящим жесткой генеральной линии Сталина по многим вопросам… В действительности же, представляется более вероятным, что Сталин и Киров были союзниками и смерть Кирова не была причиной какого-либо изменения в политике»[695].

Противоположной точки зрения придерживается немало историков и биографов вождя. Так, П. Феденко, подвизавшийся в середине прошлого века в Западной Германии на поприще исследований Советского Союза, в своей книге безапелляционно утверждал: «Большинство съезда шло за Кировым, который отстаивал линию примирения с крестьянством и политику некоторой «либерализации» режима. С другой стороны, не была одобрена политика Сталина, направленная на поддержку фашистских движений в Германии и Франции с целью разрушения там демократии и провоцирования войны между «капиталистическими государствами». Это поражение Сталина на XVII съезде партии было ознаменовано назначением Кирова секретарем ЦК партии, рядом со Сталиным, который был лишен титула «генерального секретаря». Бухарин был, против воли Сталина, назначен главным редактором «Известий»[696].

Один из наиболее компетентных и авторитетных биографов Сталина Р. Такер рисует следующую картину событий тех лет: «Один из оставшихся в живых делегатов съезда спустя тридцать лет отмечал, что «ненормальная обстановка, складывавшаяся в партии, вызвала тревогу у части коммунистов, особенно у старых ленинских кадров. Многие делегаты съезда, прежде всего те из них, кто был знаком с