Политическая биография Сталина. Том 2

ленинизма и давая им критическую оценку, Сталин в завуалированной форме полемизировал с Зиновьевым, Каменевым, Троцким и другими претендентами на ленинское теоретическое наследие. Этот момент следует особо выделить, поскольку он проливает свет на то, что уже тогда Сталин рассматривал столкновение с ними на политическом и теоретическом поле не просто как одну из вероятностей, а в качестве неизбежного и неотвратимого факта.

Я не стану пересказывать содержание работы Сталина, поскольку в этом нет необходимости. Позволю себе остановиться лишь на некоторых моментах, характеризующих сталинскую политическую философию на данном историческом отрезке времени. Но этому я предпошлю оценку своей работы, данную самим автором почти через 15 лет после ее выхода в свет. Выступая на совещании пропагандистов Москвы и Ленинграда в 1938 году, Сталин говорил: «Я не хочу сказать, что в книге Сталина все подробно сказано. Если хорошо прочесть, не два-три раза, а десять и пятнадцать раз сочинения Ленина, то там можно будет открыть куда больше новых мыслей, установок, брильянтов, которые Ленин внес в сокровищницу марксизма. Но все-таки, книга Сталина представляет попытку изложить основные новые мысли, внесенные Лениным в сокровищницу марксизма, и в этом смысле книга, более или менее, удовлетворительная. Но это еще не значит, что для изучения ленинизма достаточно изучать «Основы ленинизма» по Сталину. Ничего подобного. Одно дело, изложить то новое, что Ленин дал в сравнении с Марксом и Энгельсом, другое дело поставить вопрос о том, как изучить ленинизм»[76].

Сталин неизменно в фокус внимания ставит революционные, так сказать, наступательные аспекты ленинизма. Он подчеркивает решительность Ленина как теоретика и практика, его бескомпромиссный дух, последовательную непримиримость к проявлениям оппортунизма со стороны вождей II Интернационала. Гибкость Ленина как политика и тактика, его готовность отступить, когда это было нужно, остаются у Сталина за кадром или же проглядывают довольно смутно. Иными словами, основной акцент делается на тех чертах ленинизма, которые созвучны всему строю политического мышления самого Сталина.

В этом свете не кажется чистой случайностью то, что актуальные вопросы реализации новой экономической политики у Сталина оказываются как бы в тени: хотя он и касается их в связи с анализом ряда последних ленинских работ, все-таки они остаются на заднем плане. В изображении Сталина смена эпохи военного коммунизма НЭПом не предстает как поистине коренной пересмотр прежнего курса большевистского руководства. А ведь Ленин еще в 1921 году подчеркивал: «Мы рассчитывали, поднятые волной энтузиазма, разбудившие народный энтузиазм сначала общеполитический, потом военный, мы рассчитывали осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие (как и общеполитические, как и военные) экономические задачи. Мы рассчитывали — или, может быть, вернее будет сказать, — мы предполагали без достаточного расчета — непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку»[77].

Сталин в работе «Об основах ленинизма» мало говорит об ошибках. Его внимание концентрируется на проблемах, в решении которых большевики проявили наибольшую активность и добились внушительных успехов. Удельный вес практических проблем, затрагиваемых Сталиным, довольно ограничен. Гораздо больше внимания он обращает на анализ империализма и его противоречий, причем пока еще высказывает на этот счет мысли и положения, которые ему в дальнейшем придется пересматривать или подвергать серьезной корректировке. В качестве сквозной темы, красной нитью проходящей через всю работу, звучит тема мировой революции. Причем здесь Сталин вносит кое-какие уточнения, не меняющие сути его принципиальной трактовки проблемы грядущей мировой революции: «Раньше принято было говорить о пролетарской революции в той или иной развитой стране, как об отдельной самодовлеющей величине, противопоставленной отдельному, национальному фронту капитала, как своему антиподу. Теперь эта точка зрения уже недостаточна. Теперь нужно говорить о мировой пролетарской революции, ибо отдельные национальные фронты капитала превратились в звенья единой цепи, называемой мировым фронтом империализма, которой должен быть противопоставлен общий фронт революционного движения всех стран»[78].

Вопрос о мировой революции и перспективах строительства социализма в одной, отдельно взятой стране, мною будет рассмотрен в специальном разделе, поэтому сейчас я оставляю в стороне эту проблему — одну из самых ключевых во всем теоретическом и практическом наследии Сталина. Здесь же я затрону еще несколько других проблем, раскрывающих особенности политического мышления и методологии самого Сталина. Так, при анализе диктатуры пролетариата Сталин сознательно смещает акцент на то, что эта диктатура есть не ограниченное законом и опирающееся на насилие господство пролетариата над буржуазией, пользующееся сочувствием и поддержкой трудящихся и эксплуатируемых масс. Отсюда вытекает и плохо замаскированное, мягко говоря, пренебрежение к созидательным сторонам такой диктатуры, а именно то, что она отнюдь не исчерпывается только насилием, но и включает в себя много элементов конструктивного взаимодействия и сотрудничества с другими классами, в том числе и с частью поверженного господствовавшего класса. Не надо большого воображения, чтобы понять: столь однолинейное и одностороннее понимание и толкование диктатуры пролетариата оказало колоссальное — и отнюдь не созидательное — воздействие на всю сумму сталинских политических воззрений и сталинскую практику последующих лет.

Бросается в глаза и явная недооценка и принижение методов парламентской борьбы. Сталин писал: «Разве история революционного движения не показывает, что парламентская борьба является лишь школой и подспорьем для организации внепарламентской борьбы пролетариата, что основные вопросы рабочего движения при капитализме решаются силой, непосредственной борьбой пролетарских масс, их общей забастовкой, их восстанием?»[79]. Взятое само по себе, в контексте тех исторических условий, это положение, очевидно, и было справедливым. Но, рассматривая проблему в более широкой исторической перспективе, а тем более в теоретическом аспекте, слишком однобоко и прямолинейно придавать парламентской борьбе второстепенное значение — было равносильно ее серьезной недооценке. Вообще Сталин чуть ли не с начала своей революционной деятельности проявлял нескрываемый скептицизм в отношении как парламентаризма в целом, так и парламентской борьбы, в частности. Это просматривается во всех его работах, а не только в данном труде.

Гораздо более содержательным и аргументированным предстает раздел о национальном вопросе. Здесь Сталин, хотя и не внес каких-либо принципиально новых идей и положений, тем не менее четко и с расстановкой нужных акцентов осветил основополагающие взгляды большевиков в национальном вопросе. Особенно ценным мне представляется то, что он как бы вернул из забытья глубокую по смыслу мысль Ф. Энгельса — «не может быть свободным народ, угнетающий другие народы»[80]. Через несколько десятилетий, когда после смерти Сталина углубился кризис в социалистическом лагере, эта формула превратилась в мощное оружие в руках тех сил, которые рассматривали свои страны как угнетенные Советским Союзом. Но это все будет еще впереди. В данном же случае возрождение формулы Энгельса было явлением важным со всех точек зрения.

Явно слабым местом работы «Об основах ленинизма» являются те пассажи, где автор пытался строить какие-то политические прогнозы. Видимо, он полагал, что без такого долгосрочного политического прогнозирования его труд будет выглядеть несколько ущербным, лишенным элементов дара провидения. А именно этому моменту большевики все время придавали исключительное значение, приписывая теории марксизма некие провиденциальные качества. И Сталин, размышляя о том, где «прорвется цепь» империалистического фронта, т. е. где произойдет революция в ближайшей перспективе, пришел к совершенно парадоксальному заключению. Здесь я позволю себе привести довольно обширную выдержку из его работы, характеризующую слабость Сталина как пророка будущих революционных потрясений (опять-таки на тот исторический отрезок времени!). «Где прорвётся цепь в ближайшем будущем? Опять-таки там, где она слабее. Не исключено, что цепь может прорваться, скажем, в Индии. Почему? Потому, что там имеется молодой боевой революционный пролетариат, у которого имеется такой союзник, как освободительное национальное движение, — несомненно большой и несомненно серьёзный союзник. Потому, что перед революцией стоит там такой, всем известный, противник, как чужеземный империализм, лишённый морального кредита и заслуживший общую ненависть угнетённых и эксплуатируемых масс Индии.