Политическая биография Сталина. Том 2

библиотеке города Владикавказа (тогда он назывался Дзауджикау) стенографический отчет XIV съезда партии, а также выходившие в то время тома сочинений Сталина, где, как уже показано выше, тема смещения Сталина с поста генсека нашла свое довольно полное освещение.

Вот почему у меня (и, видимо, не только у меня) вызывают удивление (а скорее возмущение) набившие оскомину разглагольствования тех, кто утверждают, что чуть ли не за одно упоминание (не говоря уже о чтении) завещания люди могли поплатиться жизнью. Все это, мягко говоря, далеко от правды. Но эту мысль усиленно протаскивали и протаскивают на протяжении многих десятилетий в силу то ли своей собственной неосведомленности, то ли злонамеренно (что больше отвечает истине). Конечно, я своим рассуждением не хочу сказать, что завещание было чуть не бестселлером и о нем «трепались» на каждом углу. Отнюдь нет! Его предпочитали читать (пусть и в сокращенном сталинском изложении), но не рассуждать о нем публично. Этого не было и не могло быть по природе вещей — точнее — по природе сталинской эпохи.

Но зачем извращать правду и нести всякую околесицу? Зачем пугать страшилками? Ведь и без всяких таких «штучек» людям ясно, что сталинский режим был суровым и порой чрезвычайно жестоким. Мелкая фальсификация не способна сделать его в глазах обывателя ни более мягким, ни более бесчеловечным. Каким он был, таким и вошел в историю. И при освещении истории этого периода не стоит прибегать к мелкотравчатым уловкам и передержкам, помноженным на сильное преувеличение.

Однако я несколько отвлекся от основной нити изложения. Анализируя условия и обстоятельства, сопряженные с эвентуальной отставкой Сталина с его уникального по важности поста, я не стремился к тому, чтобы у читателя возникло ложное впечатление, будто положительное решение вопроса об оставлении Сталина на посту генсека явилось делом рутинным, заранее предопределенным и чуть ли неотвратимым. Конечно, это не так. Была серьезная подспудная борьба, и в этой борьбе Сталин оказался победителем, победителем, который в известной мере сам предопределил исход борьбы в свою пользу. Он сумел создать необходимые политические, идейные и организационные предпосылки, чтобы такая победа из возможности превратилась в действительность. Одним из условий, обеспечивших это, стал определенный пересмотр устоявшихся во время болезни Ленина методов руководства. Вначале триумвират в лице Сталина, Зиновьева и Каменева если не решал, то фактически предрешал все сколько-нибудь важные вопросы, то со временем Сталин стал сознавать, что рамки этого триумвирата начинают сковывать его активность, тормозят, а то и блокируют процесс постепенной консолидации власти в его руках. И уже в ходе XIII съезда в своем докладе по организационным вопросам он счел нужным сделать следующее замечание: «…в губернских комитетах, и особенно в ЦК партии, за этот год произошло перемещение центра тяжести в работе от бюро или президиумов к пленумам. Раньше пленумы ЦК передоверяли Политбюро решение основных вопросов. Нынче этого уже нет. Нынче основные вопросы нашей политики и нашего хозяйства решаются пленумом. Посмотрите порядок дня наших пленумов, стенограммы, которые раздаются всем губкомам, и вы поймёте, что центр тяжести от Политбюро и Оргбюро переместился к пленуму. Это очень важно в том смысле, что на пленуме у нас собирается человек сто — сто двадцать (это — члены ЦК и ЦКК и кандидаты к ним), и ввиду перемещения центра к пленуму пленум превратился в величайшую школу выработки лидеров рабочего класса, политических руководителей рабочего класса. На наших глазах растут и расцветают новые люди, завтрашние руководители рабочего класса…»[94].

За этим внешне непримечательным пассажем скрывалась, если так можно выразиться, настоящая бомба под Зиновьева и Каменева. В сущности генсек официально перед лицом съезда провозгласил курс на ликвидацию «тройки» как «руководящего ядра». Ни Зиновьев, ни Каменев формально ничего не могли возразить против линии на расширение полномочий пленумов ЦК, поскольку и Политбюро, и Оргбюро, и Секретариат являлись учреждениями, подотчетными пленуму, который как бы делегировал этим органам часть своих полномочий. И то на определенных условиях, на определенный срок и в известных пределах. Поскольку позиции Сталина в рамках пленума ЦК не только не уступали позициям Зиновьева и Каменева, и поскольку партийный аппарат в центре и на местах все больше переходил под реальный надзор, а затем и контроль самого Генерального секретаря, такая перегруппировка в структуре власти в полной мере отвечала его устремлениям и планам. Сталина тяготили его бывшие союзники, ибо главный на тот период противник — Троцкий — был если не в политической изоляции, то все же серьезно потрепан.

Вместе с тем напрашивается еще одно замечание, причем не второстепенного, а решающего значения. Выступая и по форме, и по существу за определенное перераспределение реальных рычагов власти в пользу выборных органов, генсек, однако, таил в себе скрытую мысль, что предпринятый им шаг носит, строго говоря, временный характер и продиктован исключительно соображениями борьбы против Зиновьева и Каменева. В дальнейшем, мол, когда ситуация разрешится безоговорочно в его пользу, данное решение можно будет пересмотреть, если не формально, то фактически, на практике. А. Улам не без оснований замечает по этому поводу: «Иерархия секретариата должна была быть под его контролем до такой степени, чтобы даже без него она следовала его директива»[95].

На самом съезде Троцкий и его сторонники выступили с речами, содержащими самооправдания и критику проводившегося в стране курса. Эти выступления являли собой не наступательный натиск, а скорее походили на арьергардные бои. Слишком силен был нанесенный им в предшествующие месяцы удар. Однако Сталин не преминул воспользоваться моментом, чтобы, используя слабые места троцкистской оппозиции и ее явные стратегические и тактические промахи на тот момент, нанести по ним ряд чувствительных ударов. Тем паче, что сам Троцкий дал ему аргументы против себя.

В речи на съезде, желая продемонстрировать свое показное миролюбие и готовность выполнять партийные решения, он, в частности, сказал:

«Товарищи, никто из нас не хочет и не может быть правым против своей партии. Партия в последнем счете всегда права, потому что партия есть единственный исторический инструмент, данный пролетариату для разрешения его основных задач. Я уже сказал, что пред лицом партии нет ничего легче, как сказать: вся эта критика, все заявления, предупреждения и протесты, — все это было сплошной ошибкой. Я, товарищи, однако, этого сказать не могу, потому что этого не думаю. Я знаю, что быть правым против партии нельзя. Правым можно быть только с партией и через партию, ибо других путей для реализации правоты история не создала. У англичан есть историческая пословица: права или не права, но это моя страна. С гораздо большим историческим правом мы можем сказать: права или не права в отдельных частных конкретных вопросах, в отдельные моменты, но это моя партия»[96].

Сталин, будучи опытным и искусным полемистом, сразу же уловил слабое место в логике рассуждений Троцкого. Ведь он прекрасно понимал, что за мнимой готовностью Троцкого признать свою неправоту (хотя бы чисто условно, в форме английского афоризма) скрывается не что иное, как желание фактически «продавить» свою линию, доказать, что в конце концов прав он, и что единственный выход из многочисленных хозяйственных и иных трудностей, которые переживала страна, состоит в принятии нового курса Троцкого.

Генсек сразу раскусил тактику Троцкого и подверг его жесткой критике по многим параметрам. По поводу «вечной невинности» (правильнее было бы сказать — невиновности — но первое звучит сильнее!) партии Сталин прочел Троцкому, а попутно и своим временным союзникам по «тройке», нечто вроде элементарного нравоучения. «…Партия, — говорит Троцкий, — не ошибается. Это неверно. Партия нередко ошибается. Ильич учил нас учить партию правильному руководству на её собственных ошибках. Если бы у партии не было ошибок, то не на чем было бы учить партию. Задача наша состоит в том, чтобы улавливать эти ошибки, вскрывать их корни и показывать партии и рабочему классу, как мы ошибались, и как мы не должны в дальнейшем эти ошибки повторять. Без этого развитие партии было бы невозможно. Без этого формирование лидеров и кадров партии было бы невозможно, ибо они формируются и воспитываются на борьбе со своими ошибками, на преодолении этих ошибок. Я думаю, что такого рода заявление Троцкого является некоторым комплиментом с некоторой попыткой издёвки, — попыткой, правда, неудачной»[97].

Стоит, очевидно, заметить, что постановка вопроса о том, что партии, как и люди (ведь и партии