высказаться о четырёх начинающих рассказчиках, даже не потрудившись назвать их имен: оказывается, напечатанные в первом номере «Юности» рассказы четырёх авторов «не останавливают внимания: искренние, литературно грамотные и — лишенные оригинальности». Это «и» звучит великолепно в своей самоуверенности. Одним росчерком пера зачёркнуты произведения четырех молодых, одаренных рассказчиков: Виктора Прохина из Молдавии, Этери Басария из Абхазии, Валерия Грузина из Киева и Игоря Рогова из Ташкента. Я называю места жительства этих авторов не для эффектного перечисления, а для того, чтобы сказать, что эти люди не придут уже, наверное, в редакцию «Литературной газеты», где напечатана 12 июля 1972 года статья Вл. Соловьева, и не будут требовать справедливости в виде объяснения, опровержения и т. п.
Нет, они молча прочтут эту размашистую фразу из статьи столичной газеты, и ничему она их не научит.
Конечно, талантливого человека с толку не собьёшь несправедливой критикой — он только укрепится в своих позициях.
Но хорошо бы в общении с начинающими поменьше таких холодных обливаний: хорошо бы побольше внимательного, заинтересованного разбора критикуемых произведений.
Возьмем для примера рассказ Игоря Рогова «Третья Таранчинская». Это строгая, сдержанная проза.
Рассказчик меньше всего озабочен изысками стиля, потому что у него трудная задача: рассказать о том, как умирал его лучший друг, умирал в глухом степном городке, пережив ленинградскую блокаду, смерть всех своих близких. Валерия — так зовут героя рассказа — уже выписали из местного санатория, без большой надежды на выздоровление, но посоветовали ещё пожить в степном, знойном городе — может быть, станет лучше.
Этот слабый, безнадежно больной парень, студент-первокурсник, дарит людям столько человечности, доброты и духовной красоты, что каждый, повстречавшись с ним однажды, не мог уйти от него.
Рассказчик повествует о Валерии чуть приглушённым голосом, боясь выспренних слов, лишь изредка в интонации прорывается дрожь волнения:
«Он часто улыбался, мой друг. И сейчас, вспоминая, я вижу легкую улыбку на его худом, чуть удлинённом лице, и трещинки на щеках — следы детских ямочек. И суженные в улыбке зелёные глаза с золотистыми, словно плавающими точками. И были в его улыбке и доброта и сердечное веселье, но всегда и зыбкая грусть и тайное тягостное утомление, которые поразили меня в первый раз и которые я тогда не мог ни понять, ни разделить».
Как-то незаметно Валерий собрал вокруг себя очень разных людей, и при нём они раскрылись в лучших своих качествах. Старшеклассница Лиля, замкнутый и самолюбивый мальчишка Пиня, одинокий старик Иван Васильевич, прошедший три революции и две войны, молодой рассказчик… Долгими часами шли неторопливые беседы, «текли часы в неспешной, вольной беседе…»
На одной прогулке Лилю задел вожак местной хулиганской стаи Гасан, и Валерий удивленно сказал ему в лицо: «По-моему, ты подонок». Через несколько дней Гасановы дружки подстерегли Валерия поздно вечером на пустыре. И вдруг поспешающие на помощь друзья слышат голос Валерия, окруженного хулиганьем:
«Шакалы, подлые, грязные, трусливые шакалы, псы смердящие, свиньи, готовые вместе с пойлом сожрать и собственных детей! — Голос Валерия дрожал от ярости и страсти. — Вы же холопы, быдло, хамская свора, способная лишь добивать беззащитных, мародеры, грабящие раненых и убитых… За бутылку водки друга, мать родную продадите и повесите, а потом будете валяться в канаве в собственной блевотине. Что смотрите — человека не видели? А ну, расступись!»
И оторопевшая орава расступилась. У дома Валерий прервал Пиню, что-то говорившего о нравственном превосходстве, «лицо его передернуло от отвращения. «Какой стыд, — сказал он, — какая мерзость…»
Рогов отлично пишет полудремотный, окраинный быт степного городка, в ритме повествования переданы замедленные движения жаркого, сухого лета.
И потому столкновение Валерия с хулиганами на ночном пустыре воспринимается как эмоциональный взрыв, последний героический поступок настоящего человека. Потому в финале рассказа столь естественно звучат авторские слоза, обращенные прямо к читателю: «Будь щедрым, как пальма. А если не можешь, то будь стволом кипариса, прямым и простым — благородным».
Это очень рискованный прорыв условной прозаической ткани: тут малейшая неточная интонация могла прозвучать фальшиво. Автор тщательно выверяет эмоциональное напряжение и дает выход нахлынувшим к финалу чувствам.
О таких рассказах нужно писать отдельные статьи, радоваться за автора, а не цедить сквозь зубы снобистские слопа о том, что это «искренне, литературно грамотно и — не оригинально».
Такие огульные оценки не приносят пользы литературе; несправедливость их легко показать и на примере других рассказов, не упомянутых Вл. Соловьевым. Сумел же он быть объективным в разборе рассказа Ю. Шпитального «Ленкика мышка»; вот бы редакции и посоветовать критику так же внимательно отнестись к другим авторам. Но, увы, некоторые авторы «Литературной газеты» бывают иногда небрежны и пристрастны. Иной раз, читая статьи за подписью «Литератор», пытаешься понять или догадаться, о чем же всё-таки он пишет, что он имеет в виду? Но, к сожалению, это трудно. А между тем серьёзная газета могла бы позволить себе внятно выразиться по поводу первых произведений молодых авторов.
Умеет же «Литературная газета» уважительно разговаривать о произведениях именитых писателей; отчего бы столь же заботливо и заинтересованно не разговаривать о начинающих авторах?
В статье «Журнал — школа молодых» («Литературная газета» 25 октября 1972 года) за подписью «Литератор» разбираются методы работы наших журналов с молодыми авторами, а также некоторые стихотворные подборки, напечатанные в «Москве», «Молодой гвардии», «Авроре», «Юности».
Сначала о количестве. «Литератору» кажется, что мы печатаем слишком много молодых поэтов. Он пишет, что в подборке «Юности» «представлено два с половиной десятка (?) молодых поэтов». Для уважаемой газеты считать поэтов, как раньше говаривали, огурешным счетом, на десятки не очень-то, мне кажется, удобно. Но оставим в стороне эту бестактность; зададим вопрос по существу: много или мало мы печатаем молодых? Я думаю, что мало. Не только «Юность», но и другие журналы печатают молодых мало.
Почему «Литератор» считает, что тринадцать стихотворных подборок молодых в шестом номере «Москвы» — это достаточно, а двадцать пять подборок в «Юности» — много? У журналов разные традиции, разные задачи в работе с молодыми (для «Юности» она главное; для «Москвы» — одна из главных, ибо это «взрослый» журнал). Едва ли следует нашей «Литературной газете» сталкивать два журнала.
Почему «Литератор» хвалит стихотворный раздел одного журнала, в котором он положительно оценил только три подборки из тринадцати, а остальные, по его словам, «не запоминаются», и тут же бранит стихотворный раздел другого журнала, состоящий из двадцати пяти подборок, из которых только четыре подвергнуты критике за отдельные, вырванные из контекста строчки? Здесь трудно уловить логику «Литератора».
В стихотворениях молодых можно было бы найти и больше всяческих недостатков, слабостей, огрехов, чем нашел их «Литератор». Я говорю не об оценках.
Меня интересуют единые принципы подхода критики к стихам. А принципы у «Литератора» меняются в зависимости от того, о ком он говорит.
В самом деле, почему, когда речь идет об одном журнале, вывод делается по лучшим стихам; когда речь — о другом журнале, заключение выводится из стихов не самых сильных? Тут, к сожалению, тоже не видно последовательности. Почему об одном номере говорится, что он подготовлен «довольно тщательно и вдумчиво», а о другом номере сказано, что идейно-художественный эффект его подборки более чем скромен.
И то и другое утверждение одинаково бездоказательно.
Тем более, что, если говорить по существу, «Литератор» проявил странную забывчивость. И Александр Шевелев и Лариса Тараканова, о которых «Литератор» пишет в связи с публикациями в «Москве», печатались и печатаются в «Юности». И очень хорошо, что калининский прозаик Евгений Борисов сначала печатался в «Юности», а затем выступил в «Москве» со своими рассказами. Тут нечего делить, дело у нас общее, а «Литератор» никак не может найти единого принципиального подхода к продукции журналов.
«Литератор» пишет, что одни стихи ему «запоминаются», другие «не запоминаются». А может, у автора статьи с памятью неблагополучно? Или у него просто нет вкуса к поэзии? Бывает же так, и ничего тут зазорного нет. Ведь цена этому критическому аргументу «запоминается — не запоминается» такая же, как «нравится — не нравится». И то и другое — чистейшая вкусовщина.
Есть в статье «Литератора» ещё один упрек «Юности». Справедливо заметив, что журнал наш «призван постоянно знакомить читателей с молодыми поэтами», «Литератор» с горечью констатирует: «К сожалению, в последних номерах этого журнала мы встречаем почти исключительно имена уже хорошо известных поэтов. Создается впечатление, что, предоставив свой первый номер за этот год молодым, редакция сочла свою задачу выполненной». И через один абзац уже вполне решительное заявление:
«В последнее же время создается впечатление, что представление молодых порой приобретает кампанейский характер…»
Ах, как рассеян «Литератор»! Как он подводит порой свою уважаемую газету! Могу заверить впечатлительного «Литератора», что работа с молодыми идет в «Юности» каждый день, и почти в каждом номере они присутствуют. Публикации молодых не ограничиваются первыми номерами. Вспомним дебюты В. Коростылевой и Ю. Фооса во втором номере, Бронтоя Бедюрова, О. Наровчатовой, Г. Андреевой — в третьем, Улмамбета Хожаназарова, К. Выборова — в шестом, Мары Гриезане, А. Щуплова — в седьмом, Жолона Мамытова — в восьмом, А. Кравцова, Алирзы Саидова, В. Полетаева — в девятом, Микаэля Чикатуева — в десятом. Вспомним выступления молодых прозаиков Николая Студеникина, Валентина Черныха, Надежду Кожевникову, Ивана Корнилова, Владимира Гоника, юмористов М. Городинского, Сашу Ерошенко, Марину Вишневецкую, Михаила Катюшенко…
Здесь перечислены авторы, опубликованные только до октября. Длить список дальше не нужно, потому что статья «Литератора» вышла в конце октября, и приводить примеры из следующих номеров журнала было бы некорректно.
Где же тут кампанейщина? Напрасно, напрасно «Литератор» вводит в заблуждение читателей.
Как тут в связи с этой статьей не вспомнить пушкинские слова: «мы ленивы и нелюбопытны…» Немного труда требуется для того, чтобы заглянуть в библиографические справочники, а вот поди ж ты…
Все эти вещи относятся к мелочам литературного быта, но от них во многом зависит и самый тон разговора. Есть и более серьёзные недоумения, возникающие при чтении статей «Литератора».
Например, фраза насчет возраста входящих ныне в литературу людей. Да, среди них есть «и такие, которые по возрасту приближаются к маститым или уже превзошли их». Одни начинают в двадцать, другие — в тридцать, третьи — в сорок; дело-то не в возрасте. А последние пять-шесть лет — «Литератору» это, наверно, известно — отмечены как раз «тихими дебютами» людей зрелых, имеющих немалый жизненный опыт за плечами. Среди начинающих сейчас почти нет двадцатилетних, преобладают всё-таки тридцатилетние. На то есть серьёзные причины, о которых надо писать специально. На одну из причин указывает Игорь Мотяшов в упоминавшейся статье в журнале «Москва»:
«Едва ли дело в злонамеренном «постарении» пишущих или в недостаточной активности Союза писателей и редакций, слабо привлекающих к сочинению
