потерять на фоне леса зеленую фигуру мишени.
Она поднялась чуть правее того места, где он предполагал её увидеть, однако он заметил её сразу, с холодной враждебностью повел ствол автомата, целясь и постепенно надавливая на спусковой крючок, выстрелил.
Его дважды сильно толкнуло в плечо; на мгновение он зажмурился, а открыв глаза, мишени не увидел.
— Встать! — скомандовал Углов.
Ярцев и Сметанин одновременно, со свойственной молодым солдатам на стрельбах старательной чёткостью поднялись, перекинули автоматы через плечо дулами вверх…
— Кругом!
Сметанин повернулся; Углов поднимал его рукавицу.
— С огневого рубежа, шагом марш… — негромко сказал Углов. — Держите… — протянул он Сметанину рукавицу.
— Спасибо…
— В другой раз повнимательней с оружием, а то кого-нибудь подстрелите невзначай…
— Ясно, — сказал Сметанин.
— Давайте-ка бегом. — Углов заметил на валу, над рвом исходной позиции, подполковника Мишина. — Бегом! — закричал Углов звонко.
Далеко справа, словно навстречу им, ударил ротный пулемет; затем утробно содрогнулась земля, и в тишину клином вбился звук выстрела безоткатного орудия.
7
Сметанин и Ярцев сидели перед костром, о разложенным ими на земляном полу полуразвалившегося бревенчатого дома, который когда-то, ещё до войны, был штабом части; здесь проходила заброшенная дорога от шоссе, краем стрельбищного леска и дальше — к какой-то неведомой деревне.
Чернели проемы окон. Отсветы огня колебались на покоробленных стенах, на стропилах прогнившей крыши, на холмике снега, наметенном в углу.
— А рубать не несут, — сказал Сметанин.
— Кому тащиться охота!.. Старики по деревням разъехались — «картошка с грибочками солеными, огурчики…», Иванов… — Ярцев махнул рукой. — На Расула одна надежда…
Включенная на прием рация шумела у костра.
— Давай ещё разочек с «Вышкой» свяжемся, — предложил Сергей.
— Толку-то, — Ярцев поворошил еловой веткой костер; затрещало легко, полетели искры. — Знаешь, иногда подумаю, какого чёрта мы здесь торчим…
— Назначили… — зевнул Сметанин. — Только зачем назначили: по этой дороге никто не ходит…
— Я не об этом, я вообще…
Сметанин протянул ладони к огню, согрел их и прижал к щекам.
— Зябко, хоть в костер полезай… Я тебе честно скажу… — Сергей встал и заходил около костра.
— Сколько я рассуждений слышал: «Ах, армия!», «Ах, дисциплина!», «Ах, эти команды……. Да… Вот холодно, это — фигово; рубать не несут — плохо; дисциплину я сам, понимаешь, не больно люблю: подъёмы всякие, отбои, но если взять самую основу, то, наверное, ни одно государство не заплатило такой большой кровью, чтобы быть сильным государством, какой заплатили мы… Вот тебе и «вообще»…
— Руки вверх! — закричал, неожиданно появляясь в дверном проеме, Митя Андреев, — А мы с Расулом слышали… Надо будет на собрании обсудить ваши разговорчики…
— Иди ты!.. — вяло огругнулся Сметанин.
Одно дело — разговаривать с Валькой Ярцевым, совсем другое — с Андреевым.
Митя поставил на бревно около костра котелок.
— Какой же это штаб? — Расул положил два одеяла, поставил свой котелок рядом с первым и удивлённо огляделся. — Дом какой-то разваленный… Теперь понимаю, зачем Иванов велел одеяла взять…
Расул вытащил из-за пазухи две фляжки с чаем.
— Что новенького? — спросил Сметанин, присаживаясь на бревно и жадно принимаясь за едва теплую крутую пшенную кашу.
— Все старенькое, — с усмешкой сказал Андреев. — Градов на «Вышке» устроился, а мы по лесу рыскай… Ты ему, бугаю здоровому, автомат всю дорогу тащил… и дурак, он тебя-то даже не вспомнил…
— Дурак так дурак, — согласился Сметанин. — Курить принесли?
— Ой, забыли! — Расул взмахнул руками и хлопнул себя по бушлату. — Мы же оба не курим… Хочешь, я сбегаю?…
— Перебьёмся…
— Как это — перебьёмся? — спросил Расул и вытащил из кармана карандаш и маленький блокнотик, куда он записывал непонятные русские слова.
— Перебьёмся, — значит проживем без чего-нибудь…
— Почту не привозили? — Ярцев отставил кашу и взялся за фляжку с чаем.
— Была бы, принесли. — Андреев снял рукавицы, положил их на бревно и присел на корточки у огня. — Что вздыхаешь, как слон в зоопарке? Письма идут тебе по два на неделю, а ты недоволен. Но, если трезво прикинуть, что одно письмо в год, что триста шестьдесят — без разницы… Три года есть три года: а женщина, она есть женщина, так они устроены, никуда не денешься.
Тоненькую пачку писем от Светланы Ярцев носил во внутреннем потайном кармане гимнастерки, который он сам пришил. Валентин не хотел, чтобы хоть строчка из этих писем попала на глаза чужому человеку. Иногда он доставал то одно, то другое письмо и читал: «…мама бросила меня на произвол судьбы — уехала в дом отдыха. Я сама себе хозяйка. Сегодня у меня «сладкий» день, и я ем только сладкое; купила полкило конфет и торт. Жалко, что ты далеко… Когда идет снег, я стою у окна и вспоминаю тебя…»
Читая это, Валентин сразу представлял комнату Светланы, то, как она стоит у окна, и вспоминал, что у этого окна он в первый раз её поцеловал; окно было открыто, мальчишка закричал на улице: «Чур не вожу…», и Светлана испугалась…
— Уважаемый товарищ Андреев прочтет лекцию на тему «Женщины двадцатого века»… Слушай, зачем молчишь? Мы аплодисменты будем делать, — Расул захлопал,
— Читаю первую главу теоретического курса. — объявил Андреев. — Садись, Расул… Итак, предположим, рядовой Ярцев хотел жениться на известной особе и женился. Выиграл он или проиграл? Проиграл! Почему? Потому что круг его знакомств ограничен чрезвычайно — две-три одноклассницы, выбор равен почти нулю… Постепенно граница его общения с людьми будет расширяться, выбор увеличиваться; и по теории вероятности у него через несколько лет будет гораздо больше шансов встретить женщину, которая соответствует его идеалу… Вопросы?
— Трепач ты, — сказал Ярцев.
— Вопросов нет… Продолжайте ваш скудный ужин…
Шум рации в углу прервался. Иванов откашлялся и произнес:
— Штаб, штаб, я — «Вышка». Как слышите меня?
Приём…
В углу снова монотонно зашумело.
— Очень хорошо вас слышим, незабвенный товарищ Иванов. — Андреев поднял фляжку над головой.
— Ваше здоровье…
Сергей встал, потянулся и сквозь пролом в стене вышел.
Над невысокими соснами прочерчивали темень раскаленные линии трассирующих пуль; время от времени медлительная ракета, зеленая или красная, поднималась к зениту, гася звезды, и зелёным или
