— Так о чем же вы вещали, маэстро? — спросил отец.
Он обычно называл Витвита «маэстро», и старик, как видно, принимал это прозвище всерьез.
— О Сальери. Перед смертью Сальери признался, что отравил Моцарта. Об этом свидетельствуют дневники его современников. И вот, представьте, ни один оркестр мира никогда, ни в одной стране не соглашался исполнить хотя бы одно произведение Сальери. Такова была месть музыкантов тому, кто погубил гения.
Витвит был заметно взволнован. Рисуясь, картинным жестом тряхнул седыми волосами.
— Старик распустил перья перед тобой, — шепнул Дима Вале.
Валя недовольно нахмурилась.
— Перестань… — Встала из-за стола. — Уже поздно, мне пора.
— Я провожу тебя, — сказал Дима.
Они дошли до реки, перебрались по мостику на другой берег. Река блестела под луной, обычно узенькая, незамысловато ровная, она казалась сейчас, поздним вечером, загадочной; знакомые деревья над ней словно бы выросли, таинственно шелестя ветвями.
— Скоро осень, — сказала Валя. — Все хорошее быстро кончается, вот и лето тоже кончается…
— Слушай, — начал Дима, — давай завтра с утра пойдем в Соколовский лес, там, говорят, уже грибы появились…
— Завтра я уезжаю.
Ему показалось, что он ослышался.
— Ты? Уезжаешь? Но почему? У тебя же еще отпуск не кончился. И почему только сейчас об этом говоришь?
— Мы с Нюсей поссорились. А прежде я не хотела говорить, потому что не хотелось тебя заранее расстраивать…
— Почему вы поссорились?
— Я ничего не умею скрывать. Нюся. как видно, обо всем догадалась. А я и не хотела врать, и вообще не люблю врать. Она пристала ко мне, скажи правду, ты видишься с Димой? Ну, я ей и сказала: да, вижусь, он и сам этого хочет…
— Молодец! Хорошо сделала, что так ответила. Ведь это правда.
— А она начала ко мне все время придираться: то не так, это не так, подкалывает меня то и дело, а мне это все уже вот… — Валя провела ребром ладони по горлу. — Нюсе кажется, что все от нее без ума с первого взгляда… Скажи, а ты мог бы в нее влюбиться?
— Никогда в жизни!
Валя улыбнулась.
— Тише, не кричи, я тебе и так верю.
Рано утром, когда все еще спали, Дима был уже на ногах. Наскоро умылся, выпил стакан молока, побежал к калитке. Отец выглянул в окно.
— Ты куда, Дима?
— Валю провожаю, она уезжает сегодня.
— Ты с ней в Москву едешь?
— Да, я дам ей ключ, она у нас поживет пару дней, пока не достанет билет.
— Ну-ну, — сказал отец. — Вечером приедешь?
— Да, — сказал Дима, — постараюсь.
— Передай Вале привет от нас.
— Есть, передам.
Валя ждала его в березовой роще, по дороге на станцию.
— Небось, не спал всю ночь? — спросила. — Боялся, что без тебя уеду?
— Чего мне бояться? — в тон ей ответил Дима. Вынул из кармана ключ, подбросил его на ладони. — Куда ты денешься без меня и без ключа? — Взял из ее рук небольшой брезентовый чемоданчик. — Пошли быстрее, скоро поезд.
Только успели взять билеты, как вдали послышался гудок электрички.
— Что будем делать? — спросил Дима, когда они сели в вагон.
— Оставлю у тебя чемодан и поеду на вокзал за билетом.
— Поедем, — поправил он ее.
— Хорошо, поедем.
— Поживи у нас хотя бы неделю.
— У меня уже денег нет.
— Возьми у меня. Сколько тебе нужно? Я попрошу у папы, он мне никогда не отказывает. У него, кстати, завтра получка.
— Не люблю ни у кого просить, — сказала она, — и давай больше не будем об этом.
— Ну, хорошо, а на билет у тебя есть?
— На это я с самого начала отложила.
— Я думал, мы друзья, нам нечего стесняться друг друга. Если у тебя нет, я тебе помогу. Если мне надо будет помочь…
— У тебя всегда все будет, — перебила она его. — Ты меня с собой не сравнивай.
— Какая ты все-таки! — с упреком проговорил он.
— Ладно, не сердись. Я что-то не то сказала, но ты не сердись.
Помолчали, глядя в окно вагона.
— Расскажи что-нибудь, — попросила Валя.
— Что тебе рассказать?
— Что хочешь. Ты куда-нибудь ездил прошлым летом?
— Ездил с папой в Каунас. Это в Литве. Мы много ходили, каждый день с утра куда-нибудь отправлялись. Мне там особенно запомнилась одна небольшая корчма…
— Что такое корчма?
— Такой ресторан или погребок, называй как хочешь. Деревянные столы, свечи, на окнах решетки, на стенах скрещенные мечи. Я, как вошел туда, говорю папе: «Мы с тобой сейчас вроде как в романе Вальтера Скотта».
— А это кто такой?
— Был такой писатель. Шотландский. Ты не читала?
— А что он писал? Назови хотя бы одну книгу.
— «Айвенго». Не помнишь?
— Нет. Ты же знаешь, я вообще мало читала, куда меньше, чем ты.
Ее правдивость, лишенная какой бы то ни было рисовки, все сильнее покоряла Диму. Настойчиво, изо дня в день он открывал в ней только одно хорошее.
Ему хотелось сказать ей такие слова, которых еще никто никогда не говорил, сказать о том, как сильно он ее любит, но он не знал, как начать, и поцеловал ее в ухо.
— Перестань, ты что, с ума сошел?
— Здесь же никого нет!
— Все равно так нельзя, понял?
— Понял. Больше не буду.
Поезд остановился.
За окнами была Москва.
Над площадью трех вокзалов уже вовсю светило солнце, было жарко и душно. Валины каблуки врезались в мягкий, тающий от жары асфальт, оставляя крохотные ямки.
— Почему ты все время глядишь на мои ноги? — спросила Валя.
— Твои каблуки ввинчиваются в асфальт, словно дорожные шахматы в доску.
— Жарко. Зачем я только туфли на каблуках надела?
— Сейчас приедем домой, снимешь.
В троллейбусе Валя прошла вперед, Дима остался позади, оторвал два билета. Валина голова
